* * *
Людмила рассказывала о последнем дне Исхода, об исчезновении Мессии,
всем было неуютно и страшно; почему–то именно сейчас, во время сбивчивого
и во многом противоречивого рассказа, стало очевидно, что земная жизнь
кончилась.
На Дину Людмила старалась не смотреть, Дина и сама держалась поодаль,
ей казалось, что она внимательно слушает, но на самом деле думала Дина об
Илье, об их ночи, о том, что ее муж, Мессия, самозванец, вовсе не нужен
ей, а сын Хаим тоже покинул Землю, и родители ее, и нужно их найти, потому
что где им быть, если не на этой планете, и как жить потом, она не сможет
оставить Илью, и этой женщине, Людмиле, отдать его она тоже не может...
– Это было ужасно? – спросил И.Д.К.
– Ужасно? – переспросила Людмила. – Почему ужасно? Это было...
Господи, Илья, ты, как всегда, все переиначиваешь! Андрюша, ты можешь
объяснить? Ты понимаешь своего отца лучше, чем я. Нет, помолчи, я сама.
Когда я сидела у телевизора, а потом очутилась на каком–то холме... Было
чувство облегчения, будто кончились роды, а я и не знала, что это были
именно роды. Когда тяжело, привыкаешь и не обращаешь внимания, а потом
вдруг становится легко, как в полете, и тогда спрашиваешь себя – как же ты
жила раньше, под этакой тяжестью?
– Два миллиарда человек, – сказал И.Д.К. – Два миллиарда. Когда я
начинал... Я был уверен, что, если что и получится, то коснется только
евреев. Да и то не всех, а только тех, чей генетический аппарат сохранил
способность реагировать на Код. Я думал, что любая мутация или, скажем,
сложение генетических программ при смешанных браках – все это лишает
человека способности воспринимать Код. А оказалось...
– Природа умнее тебя, – насмешливо сказала Людмила, – и тебя это
обижает.
– Ты все та же, Люда, – улыбнулся И.Д.К. – Тебе всегда нравилось меня
уязвить. Помнишь, даже в первую брачную ночь...
Он осекся, скосил глаза на Дину, и Людмила поняла его смущение.
– Ой, да чего ты, – сказала она, – здесь все свои. Точнее – все твои.
Твоя бывшая жена, твой сын, твоя новая любовь. И почему здесь никого
больше нет? Мессии, например? Он ведь твое творение в гораздо большей
степени, чем я или Андрюша.
– Наверное потому, – подала голос Дина, поняв вдруг, что Людмила не
враг ей, и главное – что и она вовсе не желает зла этой женщине,
полюбившией (бывает же такое!) Илью, который, по мнению Дины, мог вызвать
у нормальной женщины интуитивное чувство жалости, но никак не любовного
восторга, – наверное потому, что Мессия здесь лишний. Лишний как Моше
рабейну в своей семье, если она у него была.
Людмила вспомнила свое ощущение в тот момент, когда поняла, что
сейчас покинет планету под названием Земля. Ощущение мессианства. За мной
– народ. Наверное, то была мгновенная и исчезнувшая связь с Ильей
Кремером, его мысль, воспринятая и непонятая. Что было еще? Может быть,
нечто позволявшее определить, где находится Мессия? Нет, не вспоминается.
Ничего не было.
Андрей, которого не интересовали сложные взаимоотношения взрослых,
бродил вокруг, постепенно расширяя круги и все дальше удаляясь от
родителей. Трава была живой; когда Андрей собирался сделать шаг, стебли
мгновенно пригибались, и потому ему не удалось сломать ни одной травинки.
Он вертелся на месте, делал неожиданные движения в разные стороны –
травинки пригибались прежде, чем он успевал опустить ногу. Ему пришла в
голову любопытная и вовсе не тривиальная мысль: а что, собственно,
происходит раньше – он делает шаг, и травинки чувствуют его желание, или
наоборот – травинки пригибаются, и лишь затем у него возникает желание
поставить ногу именно на это место? Кто, в конце концов, кем управляет?
А что, если это телепатическая трава? – подумал он. – Она командует,
и я иду. А что, если и деревья телепатические? И вода в реке? И небо над
головой? И все–все вокруг?
Нет, – то ли услышал, то ли понял он. Никто здесь никем не командует.
Можно принимать решения и выполнять их. Вместе.
Вместе с деревьями? Травой? Животными и солнцем?
Конечно.
Произошло то, чего Андрей всегда хотел. Он подумал, что стал
взрослым.
Минуту спустя он убедился в ошибке.
