– 6 –
Планета Земля оставалась за бортом и медленно превращалась в голубую звезду, скоро потерявшуюся среди других больших и малых звезд... После долгого, цепенящего страха пришло тихое ошеломление, отнявшее слух и дар речи. Даже для десантуры, привыкшей к небу, к полетам, к прыжкам, пожарам и прочим экстремальным ситуациям, осмыслить себя в космическом пространстве было невероятно трудно. Все походило на сон, на массовую галлюцинацию или уж на чью–то злую, дурную шутку. Мужики таращились в иллюминатор, трясли головами, расходились молча по своим местам, однако возвращались снова — за толстым стеклом ничего не менялось, если не считать, что в рябой от звезд черноте не только медленно угасала и отдалялась Земля, но и лучистое солнце подергивалось мутной дымкой, словно от большого пожара. Драчливая, занозистая, вечно подзадоривающая друг друга десантура вдруг утратила веселость и впала в уныние, молчаливое и самоуглубленное. Один Азарий продолжал смотреть в иллюминатор, будто в окно вагона, и глаза его только разгорались. Обычно немногословный, он неожиданно разразился длинной для него речью: – Сколько веков воду мутили!.. Глотки рвали, мужиков на кострах жгли. А Земля–то — круглая! И вертится. И все в космосе круглое, и все вертится. Да, человек — тупая скотина, злобная. Говорят, Бог создал по образу и подобию... Может и так, только не по своему. Нет ничего в человеке божественного. Внезапное это откровение, произнесенное в полной тишине, вдруг развязало языки и чувства мужиков. В отсеке поднялся густой, многоголосый мат — проклинали все, от летнаба Дитятева до Вселенной и инопланетян, которые, по всей видимости, затащили десантуру на свой корабль в беспамятном состоянии. Впечатление у десантуры сложилось сразу определенное: команду попросту похитили, чтобы ставить эксперименты. Вспомнили, что люди в этом районе пропадают уже не первый раз и никто еще назад не возвращался, и что это — дело рук пришельцев из Космоса. – Не знаю, что тут шуметь? — вдруг спохватился старший группы Лобан, хотя орал и матерился громче всех. — Мы с Азарием видели этих пришельцев. А вы кричите — чертики! Никакие не чертики, обыкновенные гуманоиды. А то –«с перепоя, почудилось»! Мужики переглянулись, Тимоха мгновенно сориентировался. – Между прочим, я их первый увидел. Первый прыгал и первый увидел. И Дитятеву по рации доложил: вижу гуманоидов! Шура с Игорем, а потом и Пашка тут же немедленно признались, что тоже не слепые были и рассмотрели как следует и самих человечков, и космическую одежду, и даже то, что один зелененький был женщиной. На что справедливый Азарий заметил: – Ну и козлы вы! Нас с Лобаном алкоголиками выставить, психами?.. Ну и десантура пошла, товарищей своих вломить — хлебом не корми! Тимоха попытался сгладить противоречия и не допускать скандала. – Что теперь разборки устраивать? Дело прошлое, это все на Земле было. Надо мозгами пораскинуть, что делать будем. И что снами они сделают. – Да ничего не сделают! — заверил Лобан. — Они же — гуманоиды, значит, гуманные, добрые. С ним почти все согласились, потому что в газетах об этом много писали и называли гуманоидов даже спасателями планеты Земля, которые никогда не допустят ядерной войны. И вообще о пришельцах никогда не слыхать было дурного слова. Разве что попы считали их либо выдумкой, либо порождением дьявола, но попам пока в России не особенно–то верили, полагаясь на правду в телевизоре. Вывод Лобана на короткое время чуть успокоил десантуру, немного прояснило относительно будущего. Молодожен Пашка, в обсуждении не принимавший участия, слегка подпортил настроение и переключил внимание на летнаба Дитятева. – Чето же он, скотина? Получил от Тимохи сигнал про пришельцев, а нас все равно выпустил? Выпустил, а сам на борту смылся, гад! – Да, брат, худо дело у тебя, — подначил его Тимоха. — Ты здесь, а шеф на Земле. И наверно, спит сейчас с твоей молодой женой! – Заткнись! — огрызнулся Пашка. — У самого печка осталась разобранная! К чему это он сказал, никто не понял. Но Тимохина подколка заметно оживила десантуру, влила новый глоток отрезвляющего напитка. – Екарный бабай, мужики! — вдруг взвинтился от восхищения Лобан. — Мы ж теперь — космонавты! Да не просто вокруг Земли мотаемся, а летим хрен знает куда! Может, в другую галактику. Нам же потом должны по ордену дать! – Орден сутулова тебе дадут, — урезал его восторг рассудительный Азарий. — Была нужда болтаться в этом космосе. И неизвестно, когда на базу вернешься. Ни покурить, ни выпить!.. – Да, пожрать бы не мешало! — заметил Лобан. — Интересно, сами они едят? И если едят, сколько раз в сутки? – Они, может, вообще электронные! — мотнул головой Тимоха. — Роботы какие–нибудь. Вот и дадут тебе вольт триста восемьдесят на обед! – Да они же — гуманоиды! — возразил старшой. — Гляди вон, кино наше крутят. Значит, все предусмотрели. Уж пожрать дадут наверняка. Только когда – вот вопрос! Шура с Игорьком в обсуждении активного участия, по земным меркам, не принимали, чтобы не нарваться: мол, зеленые еще, чтобы вякать. А Паша хоть уже и имел право, но, видно, переживал за молодую жену и помалкивал. – Надо постучать, пусть открывают кормушки! — сказал опытный Азарий, попрежнему глядя в иллюминатор. — И правда бы поесть. С утра маковой росинки... И тут неожиданно в разговор вступил зеленый Шура: – Мужики... Я, конечно, дико извиняюсь. Но вы себя со стороны бы послушали. О чем вы говорите?! Вслушайтесь! – Вы же с ума сходите! — поддержал его Игорь. — С нами происходит страшное! Невероятные вещи творятся! Это же не поддается... здравому рассудку! – Даже если мы вернемся... — чуть не плакал и крепился Шура. — Нас всех упрячут на психу. Спета наша песенка, ребята... А вы — про еду, про вино. – Нам ни в коем случае не нужно верить в то, что происходит, – заключил Шура. — Пусть считается сон. Проснемся — все пройдет сразу. И если когда вернемся... назад, придется молчать до самой смерти. – А вы чему радуетесь? — спросил Игорь. — Чему вы... Договорить он не успел, потому что на глазах у всех возле каждого кресла что–то зажужжало и от стены медленно отвалились шесть сегментов, на каждом из которых лежало по большому пластмассовому тубу с двумя поменьше размером в тюбик с зубной пастой. – Это жратва! — мгновенно определил Лобан, схватив со своего стола туб побольше. — Ешкин кот, вот это ненавязчивый сервис! Он скрутил крышку и потянул ко рту, но Азарий рявкнул: – Положи, дура! Накормят чем–нибудь — с параши не слезешь... Эй, вы, со здравым рассудком! Ну–ка взяли и попробовали. Молодяшки стояли, молчали мрачно. — Кому было сказано? — прикрикнул старшой. – Вы тут свои земные зековские законы не устанавливайте, — осмелел Шура. – Между прочим, мы в космосе, — поддержал Игорь. — И порядки должны быть соответствующие. – Кому не нравятся земные законы, я сейчас того выпущу в открытый космос, — с присущей ему убедительностью пообещал Азарий, даже на секунду не отрываясь от иллюминатора. – Сам пробу сниму, — заявил Тимоха, снимая конфликт. — Я один раз с голодухи прошлогоднюю сохачью шкуру сжевал — хоть бы что. Он понюхал из туба, выдавил на ладонь зеленой густой слизи, протер между пальцами, наконец, лизнул. Десантура смотрела с пристрастным любопытством и опаской, как на самоубийцу. Тимоха запрокинул голову и даванул из туба себе в рот, почмокал — что–то будто не понял. – Эй, ну? — не сдержался Лобан. — Как? Как оно? – Есть эту заразу невозможно, — трагически заключил испытатель. – Хуже гнилой шкуры. Трава травой. Хоть бы кусочек мяса положили, сволочи! Ведь десантуру на свой борт взяли, не вегетарианцев. – На что хоть похоже? — побаивался еще Лобан. — По вкусу? Пахнет, как ранешная ливерная колбаса... Тимоха вдавил в рот порцию побольше. – Если бы как ливерная! — мечтательно произнес с гадливым выражением лица. — А то как... дерьмо. Или голландская тушенка по три восемьсот. – Я дерьмо не пробовал! — мгновенно отказался старшой. – Сейчас наешься, — посулил Тимоха. — На всякий случай, мужики, ищите дверь в сортир. Избавленные от опытов Шура с Игорем стали щупать и простукивать стены, за ними бросились в розыски все остальные, кроме Азария. Если приспичит, а туалета нет, это что же будет на борту?! На земле потом вспомнить будет стыдно. Это же не АН– 2, тут на лету дверь не откроешь и не повисишь в свое удовольствие, как летучая мышь... Сортира не было! Видно, после марсианской этой пищи он и не нужен вовсе, может, перерабатывается без остатка, но от земного–то груза как избавиться? А мужиков, между тем, давно уже всех приперло, и каждый боялся опарафиниться на людях — на земле потом, сволочи, житья не дадут, приколами забодают! Даже Азарий не сдержался, громыхнул в стену. – Парашу давай, начальник! А то ваше дерьмо жрать не будем! На экране телевизора между тем тоже показывали обед: толстый таможенник никак не хотел есть черную икру ложкой и просил хлеба — те же проблемы, что в космосе... Гуманоиды почему–то никак не хотели проявлять свою расписанную в газетах гуманность. Тимоха тем временем доел содержимое большого туба и переключился на маленькие. – Ну и гадость! — кряхтел. — Сопли! Самые натуральные! – А у нас в «мабуте» тридцать банок тушенки осталось, — тоскливо протянул голодный Лобан. — Она хоть и китайская, да все–таки земная. – В принципе, и к такой пище можно привыкнуть, — сыто рыгая, сообщил Тимоха и уселся в кресло. — Помаешься года три и привыкнешь. Голландское дерьмо же кушаем, ничего... И подскочил вдруг, будто его снизу шилом кольнуло. Сидение кресла раздвинулось и обнажился серебристый металлический унитаз, встроенный в единственную толстую ножку. – Говорю же — сервис! — вдохновился Лобан и набросился на свои тюбики. За ним вся десантура, и ждать не стали, когда пройдет два часа и у Тимохи пойдет процесс. Космическую жратву умяли в минуту — жевать–то не надо. И оказалось не так уж плохо, как утверждал испытатель. Тут же расселись по креслам, приготовились на всякий случай. Один Азарий, словно часовой на посту, остался у иллюминатора, любуясь звездами и бесконечным пространством. – Ешь, звездочет! — предложил Лобан. — Да закрой эту дыру на фиг! Когда ее не видно, вроде и жить можно. Азарий даже взглядом его не удостоил. Между тем обед и индивидуальные сортиры подняли тонус команды на знакомый послеобеденный уровень: Кое–кто уже и дрыхнуть изготовился, откинувшись на спинку, которая тут же норовила принять горизонтальное положение, едва коснешься головой. Старшой балагурил: – Вообще–то кайф, мужики. Чего бы мы сейчас на Земле сидели? Там пахать надо, все дорого. Тут сплошная халява. Там дома бабы пилят, ребятишки орут... Кстати о бабах. Может, оно того? Может, после обеда из этого кресла девку подадут? – Губенку–то закатай! — проворчал Тимоха. — Людка твоя узнает – головенку–то тебе смахнет. Не смотри что в космосе. – Да хоть электронную, хрен с ней, — согласился Лобан. — Главное, чтоб как живая была. За электронную–то не смахнет. – А если гуманоидку подсунут? — с опаской и серьезно предположил молодожен Пашка. — При таком сервисе могут... А они же, сами видали, – уроды. Вместо носов грибы какие–то. Я не смогу. Психологический барьер у меня. – Мне же по фигу! — расхрабрился как всегда старшой, когда дело касалось женщин. — У тебя, Павле, опыта мало еще. Известно же, баб некрасивых не бывает. Бывает мало водки. Мне б сейчас стакан с рубчиком налили, я бы с самой жуткой гуманоидкой поспал. На экране телевизора Федор Сухов делал перекличку женщин Востока, отчего десантура мечтательно соловела, — Азарий, ты правда, закрой это окошко, — попросил Тимоха. — Неуютно как–то, будто черным сквозняком тянет. – Перетопчешься, — буркнул тот. – Вот, опять воровские правила, — заметил Шура. — Давай голосовать. Кто за то, чтобы иллюминатор закрыть? И поднял руку. Но здесь Лобан аж подскочил, хотя унитаз под ним был давно открыт. – Кончайте вы!.. Я же понял! Понял, зачем нас гуманоиды с Земли выкрали! Понял, японский ты бог! – Ну? — проявил интерес Азарий. – Загну! — светился от озарения старшой. — Какая ответственность на нас ложится, мужики? Да мы же самые... Вот это удача! Но и ответственность. Я чуял, они за нами давно охотились. Изучали нас, качество проверяли. Потому что на такое дело каких попало мужиков брать нельзя. Мы же все как на подбор! Что физически, что по развитию... – Да говори ты! Салабон! — не сдержался Азарий. – А вы не догадываетесь? — издевался старшой. — Никто не догадывается?.. Это ж как два пальца! Какие они уроды — все видели? Натуральные вырожденцы! На рожах написано. – И что? — даже Тимоха не стерпел. — Нас взяли, чтобы породу ихнюю улучшить! — торжественно объявил Лобан. Никто сразу не возразил, осмысливали информацию. И вроде бы не прочь были улучшить породу... – А на что еще? — подбавил старшой., — Ну скажите вы мне: за каким хреном тащить десантуру в другую галактику? Опыты поставить на нас гуманоиды могли бы и на Земле. Мозги наши изучить, выдернуть какую–нибудь информацию — смысла нет. Они умнее, вон как здорово все придумали, когда мы на «Аннушках» еще летаем. Вот я и говорю! Азарий на минуту забыл про астрономию, глянул на Лобана с уважением. – Ничего, котелок у тебя варит. Если бы наше тело, нашу красивую плоть с их мозгами скрестить — вот это было бы человечество. По образу и подобию. Авторитету поверили больше, чем первооткрывателю истины Лобану. Пашка, например, ни на секунду не усомнился. – Мужики, сразу говорю: я — пас! Я с их женщинами спать не смогу! – Не сможешь — заставим! — отрезал старшой. — Раз на нас пал выбор – подводить нельзя. Гляди, до чего же они страшные... Бабам вообще отказывать не гуманно, а гуманоидкам и подавно. – Нет, про меня разговора нет! — почему–то стал оправдываться Тимоха. – Я свое отработаю, если надо. Тем более у меня одни девки рождаются. Девка — это на Земле плохо: вырастил и в чужую семью отдал. А у них тут – класс. Сразу начнут новое потомство рожать. – А вы что молчите? — задиристо спросил Лобан Шуру и Игоря. – Ахинею вашу слушаем, — невозмутимо ответил Игорь. — Улучшатели породы нашлись, быки племенные... В зоопарк вас посадят, в клетки! И станут своим детям показывать! – Да я тебе сейчас глаз на задницу натяну, — зловеще пригрозил Лобан. – Вот вы оба будете пахать на гуманоидок день и ночь. День и ночь, поняли? Без обеда! И без молока за вредность! Я вам там устрою черную жизнь, повякайте еще! Самые страхолюдные писаными красавицами покажутся... Тимоха внезапно спрыгнул со своего горшка, попятился к стене, прикрываясь рукой. – Братцы... Гляди, братцы... Вылитый же черт! На торцовой стене, откуда торчали приборы, вдруг засветился большой экран. А в нем сидел зеленый человечек, уже без скафандра и одежды, с рожей гнусной и мерзкой. – Увазаемые гости! Догогие господа! Мы гады пливетствовать вас на болту когабля, — проговорило чудовище с жутким японско–французским диалектом. — Командила желает счастливая полета! Это был первый в истории человечества контакт с внеземной цивилизацией...
Полковник Заремба был удовлетворен первыми результатами работы разведгруппы в Карелии. Наконец началась какая–то подвижка, появились перспективные направления, в скором будущем способные привести, он надеялся, к развязке карельского узла. Через своих помощников он спешно готовил агента, чтобы посадить его начальником метеостанции на Одинозере, и считал, что таким образом весь «бермудский треугольник» будет перекрыт. Останется лишь время от времени раздражать его, провоцировать на действия и снимать информацию. Однако он не в состоянии был заниматься только карельским феноменом, поскольку его хозяйство имело широкий спектр деятельности — самолеты падали и в других местах, бывало, исчезали бесследно, по неизвестным причинам взлетали на воздух цеха с вредным производством, взрывались шахты, случались потопы, землетрясения и извержения вулканов. В штате у него работало около полусотни сотрудников и вникнуть в личные дела каждого он не мог физически. Когда однажды утром ему доложили, что на прием по личному вопросу рвется некая мадам Соломина, чья–то бывшая жена, он не стал вникать, зачем и почему, отослав ее к своему помощнику. Тот, похоже, вообще не имел представления о семейной жизни майора Поспелова и тоже каким–то образом отбоярился от привязчивой посетительницы. Через некоторое время Зарембе опять напомнили о Соломиной, потом еще, и, наконец, к нему заявился полковник Луговой. – Как у тебя мой кадр? — спросил он о Поспелове. — Не обижаешь? Заремба расхвалил, расписал достоинства нового сотрудника, отвесил комплимент и благодарность Луговому. – Ты сильно не радуйся, Александр Васильевич, — урезонил Луговой. — Я скоро Поспелова возьму назад. К тебе чуть ли не месяц каждый день приходит его бывшая жена, а ты не соизволил принять. – А что она ходит? – Прими и выслушай, — посоветовал Луговой. — Рассказать тебе — не поверишь. Хотя поверишь. Ты же всякой чертовщиной занимаешься... Полковник Заремба обещал непременно выслушать мадам Соломину, однако в тот день закрутился и вспомнил лишь вечером. Бывшая жена Поспелова упорно прождала в коридоре и приемной двенадцать часов, боясь выйти из здания: вдруг назад не пустят? Луговой разрисовал Соломину как «Мисс Очарование», как обворожительную женщину редчайшей красоты, Заремба же увидел перед собой ничем не примечательную особу без всякого макияжа, утомленную, с темными кругами под большими глазами. Зрачки расширены, словно в них закапали атропин. Нервные пальчики не находили покоя... – Слушаю вас, мадам, — привычным, несколько развязным тоном сказал полковник, впрочем, вовсе не желая ее обидеть. – Как мужчина и офицер вы обязаны прежде извиниться, — холодно произнесла Соломина. — Я месяц обиваю ваши пороги. – Простите великодушно! — сменил тон Заремба — ну и штучка, бывшая жена! Не зря он тебя покинул... – Мне необходимо срочно видеть мужа! – Бывшего мужа? – Не имеет значения!.. Я должна быть рядом с ним! Сегодня! Сейчас. Безотлагательно! Можно было представить, что станет, если эта своенравная дамочка явится в «бермудский треугольник», где живет мирная пара простых фермеров... – К моему великому сожалению, такой возможности представить не могу, – заговорил полковник. — Ваш бывший муж находится... далеко отсюда. Должно быть. вы помните, чем он занимается? Сейчас он исполняет свои обязанности, иногда с риском для жизни... – Поэтому я должна быть с ним рядом. Обязана! Ее драчливая настойчивость медленно выводила Зарембу из себя: видали, явилась, жена! Опомнилась! – Хочу вам доложить, сударыня... В данный момент у Поспелова есть жена, — со скрытым злорадством сказал Заремба. — Не волнуйтесь, она достойная женщина, заботливая хозяйка... – Но не любящая! — оборвала Соломина. – Это смелое заявление, но должен вас разочаровать... – Георгия никто не может любить так, как я! Она была сумасшедшая! Избалованная, развращенная вниманием, капризная и нетерпимая. Такая жена вообще не годилась для разведчика. – Поймите, мне все равно, с кем он живет, с кем будет жить. С кем будет... делить брачное ложе. Меня это не волнует. Я просто хочу быть рядом. – Это невозможно, уважаемая... товарищ Соломина. – А могу я увидеть его? — нашлась она. — Всего на несколько минут? – Нет, не можете, — жестковато произнес полковник. — В вашем случае минуты ничего не решат. Ничем не могу помочь. – Я понимаю... вы отказываете мне даже в коротком свидании? – Оно просто неосуществимо реально. Соломина сделал паузу, в глазах возник и затаился тихий огонь решимости. – В таком случае... Должна вам признаться. Я покушалась на жизнь вашего сотрудника Георгия Поспелова. Я стреляла в него, хотела убить. Это произошло двадцать девятого апреля в моей квартире. Я вытащила у него пистолет из пиджака и выстрелила. Он подтвердит. А в кровати есть пулевая пробоина. Заремба только усмехнулся про себя — точно, чокнутая дамочка! – развел руками. – Ну и что? Что из этого следует? – Вы обязаны возбудить уголовное дело. За покушение на убийство. Есть такая статья. – Я ле возбуждаю уголовные дела. Обращайтесь в милицию, прокуратуру... – Я стреляла в вашего сотрудника! – Заявления от него не поступало! – Потребуйте! И устройте нам очную ставку! Логика у нее была любопытная, хотя известная. Не мытьем так катаньем отыскать, увидеть бывшего мужа... – Когда Поспелов, ваш бывший муж, закончит работу и вернется в Москву, я вам гарантирую встречу. Хоть очную, хоть какую ставку. Но пока мы зря теряем время. – Какой вы... толстокожий, непрошибаемый, — горько вымолвила она. – Полковник Луговой совсем не такой, как вы... Скажите, женщина, которая живет сейчас с Георгием — смелая женщина? Способна на самопожертвование? – Безусловно! Она очень мужественная женщина! – Кошмар... Как Жоре не повезло. Рядом — мужественная женщина. Ужас. – Что, плохо? Опять плохо? – Жалко Георгия. Жить с мужланкой невыносимо. Вы же сказали – мужественная? – Нет, она женственна... Что вы, собственно, хотите? — Заремба начинал злиться. – Защитить Георгия от опасности. Мне стало известно, в какие дни и часы ему угрожает опасность. А защитить его могу только я. Или женщина, готовая к самопожертвованию. «Ах, какие пылкие слова и речи! — про себя позлорадствовал полковник. — Где же ты раньше была, защитница...» – Успокойтесь, сударыня, — однако ласково сказал он. — Его защитят, если он сам не сможет защитить себя. – Вы в этом уверены? – Безусловно! – Но как? Ни Георгий, ни его... женщина не знают опасных дней! – А вы их знаете? – Если бы я не узнала — не пришла... – Составляете гороскопы? – Нет... Я стала чувствовать, когда его поджидает опасность. Когда и где. — Она посмотрела глазами чистыми и пронзительными. — Вижу картины... И знаю, что так будет! Это картины из будущего! Поверьте мне, я не обманываю. И должна быть с ним, хотя бы в эти часы. Полковник Заремба занимался разгадкой феноменов, хитросплетениями обстоятельств, отдающих мистикой, одним словом, вещами запредельными и малопонятными, однако слабо верил в способности экстрасенсов, гадалок, предсказателей, и особенно — подобным ясновидящим экзальтированным особам. Прокапризничала «Мисс Очарование», прохлопала, упустила мужа, и теперь правдами и неправдами стремится заполучить назад, купить, провести на мякине, стать нужной, сделать его, зависимым от ее «феноменальных способностей». Женская логика и способы старые как мир... – Вижу, не верите мне, — определила Соломина. — Хорошо. Все же очень просто проверяется! Я скажу, что уже было с Георгием, когда он стоял в шаге от гибели. А вы его спросите, так ли все было. Сейчас я опишу все как было. Сейчас... Это уже в прошлом, поэтому нужно вспомнить. Соломина откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. Заремба слышал и не такие россказни, поэтому ждал терпеливо, готовясь опровергать. Опасностей, ставящих под угрозу жизнь фермеров в Горячем Урочище, пока еще не наблюдалось. Иначе было бы немедленно доложено. – Окно раскрыто, шторы опущены... Балконная дверь! Да, открыта балконная дверь! – не поднимая век, заговорила она. — Почему–то под балконом вода... Шторы полощатся на ветру... По воде идут люди, много людей. Нет, не люди – призраки, мертвецы! Кричат что–то!.. «О, плохи твои дела, мадам, – мысленно пропел Заремба. — С головкой непорядок...» — Прошу, закройте рот, – будто очнувшись, попросила Соломина. — Ваши золотые зубы мешают сосредоточиться. Полковник оценил ее непосредственность: как возможно было прожить с ней целых восемь лет?! Бедный Поспелов... – Закрыл, — сказал он. — Дышать позволите? – Георгий стоит на балконе, с ружьем, — снова заговорила она, будто бы находясь в трансе. — За спиной... Не вижу, кто за спиной. Какая–то тень... И мертвецы, мертвецы! Они стреляют! И Георгий стреляет! Битое стекло, женский крик... Ружье упало в воду! Но он жив! Вижу, как стоит за стеной, на руке кровь... Все, больше ничего. Заремба побродил взад–вперед вдоль стола, склонился к Соломиной, оперевшись на кресло. – И это все вы так прямо и видите? – Да, вижу... Только нужно сосредоточиться. Очень сильною. Вам это не понять!.. Трудно и объяснить... Надо почувствовать его, ощутить прикосновение, услышать, как он дышит... И тогда открывается зрение. В ее глазах стояла боль... – – Может быть, я чем–то смогу помочь вам? — пожалел Заремба – Помочь? Устройте мне встречу с мужем! Прошу вас! Хотя бы на несколько часов!.. – Простите, не могу. – В таком случае, не говорите ничего, — без обиды попросила она. — Вы же сможете срязаться с Георгием и спросить, было ли все, что я видела. Сможете? – Пожалуй, да. – Вы сами убедитесь, что я не обманула. Все это было, и я видела. – Значит, мертвецы шли по воде? И стреляли? – По воде... – Считаете, это возможно? – Не знаю... Наверное, для мертвецов все возможно, — вяло предположила Соломина. — Меня интересует только мой муж! – Понимаю. – Ничего вы не понимаете, — выложила на стол несколько листков бумаги из записной книжки. — Когда получите подтверждение — передайте Георгию вот это. Здесь все написано. День, час и место, которых нужно опасаться. Нужно избегать! Особенно вот этот день! Вот, двадцать девятого октября... Двадцать три часа десять минут... Пусть не подходит к воде! Ни в коем случае! Ему ничего не угрожает ни дома, ни в лесу. Но у воды его ждет смерть! Передадите? – Непременно! Завтра же, с утренней почтой! – И еще вот, обратите внимание, — она вытащила листок. — Семнадцатого июля, девять часов двадцать две минуты утра. – Запомнил, — чувствуя себя неуютно, проговорил полковник. — Это не трудно... Не волнуйтесь, я все передам. – Спасибо и за это... А не могли бы сказать: где сейчас мой муж? Не называйте города, хотя бы в какой стороне? Мне это важно. – В южных областях, — неопределенно сказал Заремба. — На юге. – На юге? Странно... Хорошо. Я еще приду к вам. Мне кажется, мы еще встретимся, и не один раз. – Да, разумеется! — согласился он, провожая к двери. — Буду рад! А кто вы по профессии, если не... тайна. – Я? Я просто очаровательная женщина. – И все? – Разве этого мало? — улыбнулась она и погрозила пальчиком. — И прошу вас, не обманывайте меня больше. Мой муж вовсе не на юге, а далеко на севере. В Карелии. Ведь правда? Правда! А спрашивала я у вас, чтобы проверить, лжете вы или нет. Оказывается, лжете. Но я все–все знаю. И скоро к нему поеду. Потому что мужу грозит беда. Захлопнув за ней дверь, Заремба сунул руки в карманы и бесцельно походил по кабинету. Образ бывшей жены Поспелова и ее откровения оказались навязчивыми даже для привыкшего к чертовщине полковника: голос застрял в ушах, перед глазами, словно навязчивый солнечный зайчик, было ее лицо. Просто очаровательная женщина... И очень скромная! Потом он спохватился, что уже девятый час вечера — уборщица пришла мыть полы, — давно пора домой. Он спрятал бумаги в сейф, подержал в руках записки Соломиной: господи, что делает с бабами собственная дурь! Что имеем — не храним, потерявши — плачем... Жила бы с Поспеловым, как за каменной стеной! Детей бы рожала! Тогда бы и была просто очаровательная... Заремба скомкал листки и бросил в корзину. Оказывается, и нынче сходят с ума от любви! Не все еще потеряно! Лифт оказался занятым — перевозили мебель с этажа на этаж, кто–то из начальства переезжал. Заремба стал спускаться по лестнице и, минуя третий этаж, вспомнил Лугового. Зайти, что ли, «доложить», что беседа с бывшей очаровательной женщиной проведена, претензии выполнены, и не видать ему Поспелова теперь, как своих ушей! Луговой был у себя в прокуренном до синевы кабинете: его команда больше всего работала по ночам... – Ну ты мне и удружил барышню! — сказал Заремба. — Оригинальная дама, мягко говоря, с большим приветом. Про мертвецов рассказывала, до сих пор шерсть на спине дыбом! Идут, говорит, по воде и стреляют. В моего мужа! А муж — в мертвецов. – Ты береги моего парня, — предупредил Луговой. — В твоей епархии не мудрено, что и крыша съедет... Считаешь, у его... подруги полный бред? – Раньше ты ее знал? – Как же, раза два беседовал! Никаких намеков не заметил. Избалованная, конечно, капризная... – Побеседовал бы сегодня! – А мы говорили. Не про мертвецов, но... чувствую, говорит, Поспелову грозит беда. Навязчивая идея. – У меня не стреляют, — засмеялся Заремба. — Ну, если только мертвецы... Это у тебя как на фронте. – Что Поспелов делает–то? Только не темни. – Что? На ферме живет, с дамой! Пасеку недавно купил. Поеду к нему медовуху пить. – А ты бы прислушался к этой барышне, Александр Васильевич, – серьезно посоветовал Луговой. — Знаешь, почему все красивые женщины – ведьмы? Только потому что красивые. Что–то им Бог дает!.. – Ума бы дал! – Они умеют предчувствовать. А когда есть у красивой женщины навязчивая мысль — стоит обратить внимание. А ну как правда? Согласен, ума мало, но предчувствие развито — не откажешь. Космос! – Вот только про космос не надо! — замахал руками Заремба. — У меня от космоса язва желудка открывается... Слушай, за Поспеловым не водилось такого, чтоб умолчать, скрыть какие–нибудь дела? Не доложить и все? – У кого этого не водилось? – Когда дело касается личной безопасности? – Тем более! У нас ведь все разведчики — супермены. Лет до тридцати, пока петух жареный не клюнет, пока пару операций не завалит. Колхозный труд сейчас не в почете, котируется жесткий индивидуализм. Вражеская пропаганда свое дело сделала. – Понимаешь, старый фермер со страху удрал, а Поспелов ничего, живет, – вдруг вспомнил Заремба. — Тишь и благодать у него... Неожиданно перед глазами всплыло лицо Соломиной — как она медитировала, полулежа в кресле. Мертвецы идут... Ведь и хозяин фермы зимой о каких–то покойниках рассказывал, будто ходил в Долину Смерти хоронить... И балкон у него есть над водой! Правда, тогда лед был на озере и прорубь, чтобы белье полоскать... Откуда ей известно про балкон? – Поздно уже, поеду домой, — соврал он и торопливо распрощался. — От впечатлений голова лопается. А ну приснится?.. Заремба поднялся двумя этажами выше и зашел к ночной смене связистов. Заказал экстренную с Поспеловым, попросил переключить на свой кабинет. Пока поднимался еще выше, почувствовал одышку, чего раньше не наблюдалось. У своей двери хотел перевести дух, но услышал зуммер армейского полевого телефона кодированной связи... – Ты мне что про мертвецов не доложил? — будто быв шутку спросил он вместо приветствия. — Только не говори, что они к тебе не ходят. – Ходят, — не сразу отозвался Поспелов. — Но не много. – Ходят, все–таки? — трубка в ладони неприятно отпотела. — И стреляют? – Случается, стреляют... – Почему скрыл? Почему не доложил сразу? – Потому что еще не разобрался, чего покойники ходят, — был ответ. – И по воде ходят? – В последний раз по воде пришли... Заремба, не выпуская трубки, перевесился через стол, наощупь отыскал мусорную корзину и сунул руку... Корзина была пустой. Содержимое ее уже наверняка поедала машина для уничтожения секретных документов... В тот же день он установил негласное наблюдение за Соломиной, и пара «топтунов», вооруженная техникой и радиосвязью, стала отслеживать каждый ее шаг, звонок по телефону, любую, даже случайную встречу. Воспользовавшись отсутствием хозяйки, оперативники вошли в квартиру и провели тщательный досмотр. Ничего особенного обнаружено не было, если не считать фирменного конверта частного сыскного бюро «Адам и Ева». Соломиной оттуда пришло какое–то письмо, однако найти его не удалось. Оперативники по своей инициативе провели небольшую операцию, в результате которой в их руках оказалась сумочка Соломиной, но и там письма не оказалось. Пустой конверт «Адама и ЕВва они изъяли, и теперь он лежал на столе Зарембы под стеклом: следовало продолжить работу, установить для начала хотя бы местонахождение сыскного бюро — обратного адреса на конверте почему–то не было, — и попробовать пойти «обратным ходом»: выяснить, с какой целью Соломина обращалась в частный сыск. Однако в течение первых «горячих» дней сделать это не удалось, а потом Заремба улетел в дальнюю командировку: в Охотском море отчего–то потонул сухогруз...
