21. Бум Вокруг Смайли
Эхо открытия на Бермудах, несмотря на всю его сенсационность, было не
слишком громким. «Сенсации не живут долго. Их надо замораживать или
подогревать», – сказал Генри Менкен, один из американских газетных
философов, в начале тридцатых годов. Будущее его не опровергло. Ко времени
прибытия в Гамильтон инспекционной комиссии ЮНЕСКО о Невидимке с
поэтическим именем Селеста писали не больше, чем о летающих тарелках или о
снежном человеке. Только мыло «Селеста», сигареты «Селеста» да туалетная
бумага под тем же девизом еще доносили эхо открытия до забывающей его
публики.
Обращение комиссии ко всем правительствам и научным организациям мира
вернуло сенсацию на газетные полосы и телеэкраны. Состоялись экстренные
заседания кабинетов министров и дебаты в парламентах, обсуждавшие проблему
возможных ассигнований, хотя необходимость в чудо–информарии и связанных с
ним проектах все еще ставилась под сомнение. Только социалистические
страны единодушно согласились с проектом «Селеста–7000», объединившим и
непосредственное изучение феномена, и практическое использование его в
целях научного прогресса. На Западе же этим проектом по–настоящему
заинтересовались только в научных кругах, да и то находились умы,
высказывания которых мало чем отличались от печально знаменитого: «Этого
не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Соотечественник Баумгольца профессор Крамер из Мюнхена пошел даже
дальше своего коллеги. Он прямо заявил одному из газетных корреспондентов,
что «не верит в супермозг, состоящий из молекул воздуха».
– Но это не молекулы воздуха, профессор, – возразил журналист. – Это
какой–то новый вид энергии, пока еще незнакомый нашей науке.
– Энергия, не зафиксированная приборами? Чушь!
– Вы ошибаетесь, профессор. Магнитные явления на острове были
зафиксированы приборами инспекционной комиссии ЮНЕСКО.
– Я не участвовал в этой комиссии.
– Но вас приглашали участвовать, профессор.
– Милый юноша, – покровительственно усмехнулся Крамер (именно в таких
выражениях и заключил свое интервью газетный корреспондент), – если завтра
кто–то отыщет черта, который взмахом хвоста зашкаливает амперметр, я все
равно не поеду проверять его существование. Даже если этот черт
обнаружится в моем университете.
Пресса возвращалась к сенсации тоже по–разному. В одних газетах
размышляли серьезно, в чем–то сомневались, что–то оспаривали, в других
просто развлекались по фельетонному легкомысленно и невежливо. Мысль об
«информативном феномене» вытеснялась предположениями о «загадочном
бермудском гипнотизере» или даже об электронной машине,
запрограммированной на массовый гипноэффект, вроде пресловутого
футбольного матча «Ист–Европа» против «Вест–Европы». Этот матч, по сути
дела, заслонил все, что можно и нужно было сказать о Селесте. Газетчики
перепевали эпизоды сенсационного матча, печатали фотографии
«ученых–футболистов», а ЭВМ Принстонского университета решала задачи вроде
таких: взял бы или не взял Рослов пенальти, пробитый Эйсебио или Пеле?
Словом, мир жил своей жизнью, привычной и размеренной. Выборы «Мисс
Селесты» на Ривьере были ничуть не важнее очередных автогонок Большого
приза, а обошедшая все мюзик–холлы песенка «Скажи, Селеста, кто меня любит
крепче?" в исполнении битлсов уже не могла конкурировать с их новым
шлягером «Час любви». Миф о Селесте был только красивым газетным мифом, и
обыватель, идущий в кино на супергигант «007 против Селесты», не
задумывался о проблемах создания международного информария. Да и стоило ли
ломать голову над чем–то далеким и непонятным, что, может быть, даже и
вовсе не существует, а просто придумано кучкой сумасшедших ученых?
В эти дни Смайли находился в Нью–Йорке. Средства, уже полученные от
научных организаций социалистических стран, пожертвования, собранные
Мак–Кэрри среди ученых, и собственные деньги, изъятые им со своего
текущего счета, позволили будущему директору–администратору начать
организационно–подготовительные работы к проекту «Селеста–7000». Реплика,
вырвавшаяся у кого–то из членов инспекционной комиссии, стала названием
научного института, над созданием которого уже трудились энтузиасты–ученые
двух континентов.
С утра до вечера Смайли разъезжал по городу, висел на телефонах,
требовал, умолял и угрожал, приобретал строительные материалы и
оборудование, принимал и обсуждал проекты и прожекты – серьезные и
нелепые, ругался с поставщиками и торговыми агентами. С утра до вечера в
холле гостиницы, где он остановился, его кто–нибудь ожидал, и многие
получали раздраженный ответ от портье: «Мистера Смайли сегодня не будет»,
«Мистер Смайли на совещании в строительной конторе «Хейни и Робинзон»,
«Мистер Смайли отдыхает». Словом, происходила обычная круговерть вокруг
нового предприятия, которое сулило деньги, требовало денег и нуждалось в
деньгах и которое кто–то из газетчиков метко назвал «бумом вокруг Смайли».
Смайли не любил гласности. При виде репортера или фотографа он
скрывался в номере или пытался сбежать через служебный ход отеля,
остановить проходящее мимо такси и удрать в неизвестном направлении.
Иногда это ему удавалось, но чаще репортеры настигали беглеца, и тогда в
газетах появлялись интригующие снимки, подписанные: «Наш корреспондент
атакует генерального менеджера будущего института «Селеста–7000», и
сопровождаемые лаконичным, но доходчивым диалогом:
«Что вы делаете в Нью–Йорке, мистер Смайли?»
«Наслаждаюсь заслуженным отдыхом, джентльмены».
«Строительные фирмы помогают вам отдыхать?»
«Они помогают мне строить отель с рестораном и баром».
«Где?»
«Строительная площадка еще не выбрана».
«Говорят, социалистические страны заинтересовались проектом
«Селеста–7000»?»
«Об этом было в газетах, друзья. Вы невнимательно читаете статьи своих
коллег».
«Сколько выделили Советы на осуществление проекта?»
«Спросите об этом в Совете Экономической Взаимопомощи. Там вам назовут
точную цифру».
«Что вы собирайтесь построить на острове?»
«Спортивный комплекс для будущих Олимпийских игр».
«А если серьезно?»
«С каких это пор вашу газету стали интересовать серьезные вещи?»
«Вы шутник, Смайли».
«Так берите меня на работу в отдел юмора».
Диалог варьировался, но во всех вариантах на примерно те же вопросы
Смайли» давал примерно те же ответы, в конце концов вынудившие репортеров
оставить его в покое, а он по–прежнему продолжал свою деловую суетню, от
которой, по собственному признанию, терял в весе ежедневно два фунта.
Ужинал он всегда в одном и том же тихом ресторанчике на Сорок пятой
улице, куда редко заглядывал шумный сброд с Сорок второй или с Бродвея.
Здесь его уже знали, и двухместный столик у окна перед эстрадой Смайли
справедливо считал «своим». Поэтому он был неприятно удивлен, когда
однажды, войдя в ресторан, увидел за «своим» столиком широкоплечего
субъекта в синем пиджаке. Недовольство Смайли усилилось, когда он, подойдя
ближе, узнал «оккупанта». Был он натурализовавшимся итальянцем, звали его
Джино, и старое знакомство с ним приятных воспоминаний не вызывало.
А Джино, сделав вид, что не заметил неприязненной мины Смайли,
расплылся в масляной улыбке.
– Привет, Смайли. Узнал все–таки? Так организуем встречу старых друзей.
Выпивка уже дожидается.
Смайли медленно подвигался к столику, торопливо соображая, как ему
вести себя с незваным и неприятным гостем. Что ему надо? Казалось, они
давно забыли и Смайли, и дело, случайно связавшее их, так нет – вспомнили!
Значит, что–то опять понадобилось. Интересно, что?
– Следили за мной? – спросил он сквозь зубы.
– Зачем? Ты же у всех на виду. Каждая собака укажет, где тебя найти.
Смайли решил не терять времени:
– Выкладывай, зачем пришел.
– А ты, оказывается, ничуть не изменился, Боб. Вежливые люди так
разговор не ведут. Вежливые люди говорят: «Здравствуй, Джино. Как
поживаешь, Джино? Рад тебя видеть, Джино».
– А меня совсем не интересует, как ты поживаешь, и я вовсе не рад тебя
видеть.
– Напрасно, – сказал Джино, потягивая холодный «чинзано», – могу
сообщить тебе нечто приятное.
– Что именно?
– Привет от шефа.
– Ответа не будет.
Джино даже не поморщился и продолжал, как будто его совсем не задевали
резкость и неприязнь Смайли.
– Зная обидчивый характер шефа, ты, думаю, изменишь свое опрометчивое
и, я бы сказал, скоропалительное решение. Не стоит обижать старика.
Невежливо и опасно. Когда он узнал, что ты в Нью–Йорке, он обрадовался,
как бамбино. Вызвал меня и сказал со слезами в голосе: «Найди Смайли и
расскажи ему, что я люблю его и никогда не забуду услугу, какую он оказал
нам в шестьдесят шестом». Интерпол до сих пор ломает голову над загадочным
исчезновением некоего груза, который назовем грузом «икс». Ты же знаешь,
Боб, какая память у шефа.
Смайли еле сдерживался. Больше всего ему хотелось схватить Джино за
шиворот и, влепив хорошую оплеуху, вышвырнуть за дверь. Но он понимал, что
оплеухой от итальянца не отделаешься. Он здесь не по своей инициативе. И
Смайли понадобился шефу не для лирических воспоминаний о злосчастном
случае, когда Смайли неосторожно соприкоснулся с грязной аферой шайки, о
которой он до тех пор не имел никакого понятия. От дальнейших
«соприкосновений» ему удалось отделаться, но о нем не забыли, а сейчас
вспомнили. Зачем?
– Слишком много болтаешь, – сказал он хитренько улыбающемуся итальянцу.
– Удивляюсь, как это ты еще жив с таким языком. На месте шефа я бы давно
убрал болтуна.
Но и на «болтуна» Джино ничуть не обиделся.
– Поедем–ка лучше ко мне. Там и поболтаем без взаимных упреков и без
лишних свидетелей.
– Ну нет, – возразил Смайли, – я пришел поужинать и никуда не уйду. Не
нравится? Так можешь убираться на все четыре стороны!
После этого Смайли, демонстративно не обращая внимания на собеседника,
заказал ужин, молниеносно получил его и приступил к трапезе. Джино молча
наблюдал за ним, потом сказал:
– Ты клоун, Смайли. Но я тебя прощаю. Шеф хочет знать, когда ты
вернешься на остров.
– Зачем это ему нужно?
– У нас. Боб, не принято задавать вопросов старшим. Сам знаешь.
«Соврать или сказать правду?" – прикинул Смайли и решил, что врать не
стоит: они все равно узнают об отъезде.
– Как только управлюсь с делами.
– А точнее?
– Где–нибудь на той неделе.
– Поедешь в Гамильтон или прямо на остров?
– Конечно, в Гамильтон. На острове пока делать нечего. Это голый
коралловый риф. А почему тебя это интересует?
Итальянец помолчал, попыхивая сигаретой. Было видно, что он никак не
решается задать свой главный вопрос, из–за которого он и прибыл сюда от
шефа. Оглянулся, придвинулся ближе к Смайли и сказал почти шепотом:
– Однажды ты нам здорово помог. Боб. Так почему бы тебе не помочь нам
вторично?
– В чем?
– Шефу нужен Селеста.
Смайли изумленно присвистнул. Меньше всего он ожидал такого ответа.
– Только–то! – воскликнул он. – Шеф будет брать его целиком или
нарезать дольками?
– Не паясничай. Шеф хочет поговорить с Селестой.
– Ну а я при чем? Обращайтесь во Временный комитет, к Рослову или
Барнсу.
– Боюсь, что в комитете нас превратно поймут, – замялся Джино. – Да и
зачем привлекать лишних свидетелей? Короче, сколько ты хочешь?
– За что?
– Ты отвезешь нас на остров и задашь Седеете несколько вопросов. А нам
передашь его ответы. Вот и все.
– Каких вопросов?
– Понятия не имею. Чем позже мы о них узнаем, тем лучше для нас. Меньше
шансов проболтаться. Понятно?
– Понятно, – сказал Смайли.
Потом он пожалел, что поспешил. Надо было прикинуться простачком и
выведать у Джино побольше подробностей. Правда, вероятно, знал он немного,
но даже это немногое позволило бы Корнхиллу помешать этой шайке. Но в
ресторане Смайли не подумал об этом. Он с трудом сдерживался.
– Ты ждешь ответа? – медленно проговорил он, с трудом подбирая слова. –
Вот он. Пусть твой шеф забудет о том, что существует Селеста. Это чудо не
для аферистов и мошенников. А если он все–таки сунется, у нас всегда
найдется для него пара наручников. Гарантирую от имени Корнхилла. Так и
передай. А теперь убирайся!
Итальянец лениво поднялся, неторопливо потушил сигарету и, улыбнувшись,
спросил:
– А ты не боишься, что карьера директора может вдруг оборваться раньше,
чем ты рассчитывал?
Терпение Смайли не выдержало перегрузки. Итальянец стоял очень удобно:
руки в карманах, пиджак расстегнут – монумент, не человек. И Смайли точно
и сильно ударил монумент в солнечное сплетение. Джино не ожидал нападения.
Охнул, согнулся, невольно подставив под удар подбородок, и Смайли тут же
воспользовался этой любезностью. Итальянец медленно повернулся на каблуках
и тяжко грохнулся на пол. Впрочем, он тут же очнулся, но драться не стал и
даже помог Смайли не очень–то любезно вывести себя на улицу мимо
равнодушных официантов и заученно–вежливого швейцара. Остановив проходящее
такси, Смайли втолкнул по–прежнему молчащего Джино на заднее сиденье
машины и сказал шоферу:
– В аэропорт. Рейсовый в Лос–Анджелес через двадцать минут. Успеете.
– Пожалеешь, старик, – только и сказал Джино.
Но Смайли не испугался угрозы, зная, что тот просто не успеет привести
ее в исполнение. Сегодня он более или менее оправится от шока, переночует
в Лос–Анджелесе, а оттуда на автомашине прикатит в Санта–Барбару на виллу
шефа. Два дня у них уйдут на разговоры и планы отмщения, а может быть, шеф
придумает новый вариант встречи с Селестой. Тем временем Смайли уже будет
дома, на Бермудах. А там пусть попробуют за ним поохотиться: Гамильтон не
Манхэттен, не Сентрал–парк и не Сорок пятая улица. Авто, сбивающее вас
прямо на тротуаре, выстрел из–за угла или пластиковая бомба, заложенная в
радиатор вашей машины, – все эти модерн–убийства для здешних курортов не
характерны. Да и Корнхилл, заинтересованный в благополучном здравии
директора–администратора, дремать не будет. Конечно, опасность всегда
опасность, но Смайли не был трусом.
Расчет его оказался верным. Никто не помешал ему в срок закончить все
дела и благополучно снизиться на аэродроме Майн–Айленда. Здесь его
встретил меланхолично настроенный Рослов, поведавший ему местные сплетни и
новости вперемежку с жалобами на вынужденное бездействие.
– Мак–Кэрри торчит в Лондоне. Волынка с институтом все еще тянется.
Строительная площадка за городом уже найдена, но владелец земли требует
расплаты только наличными. Средства продолжают поступать, но пока не
решится вопрос в ООН о международном руководстве института и о характере
его деятельности, проблема финансовой базы все еще остается проблемой.
Предприимчивые люди уже потихоньку начинают скупать земельные участки
вокруг территории будущего института. Поговаривают, что к этому приложили
руки Корнхилл и Барнс, но те многозначительно темнят или отнекиваются.
Вокруг нашего рифа – суетня: шуруют на воде и под водой магнитологи и
метеорологи, яхтсмены и аквалангисты. Любопытных бездельников разгоняют
патрули Корнхилла, а осевшие здесь кое–какие члены бывшей инспекционной
комиссии что–то записывают. От контактов с Селестой предложено пока
воздержаться, следовательно, нам делать нечего. Я уже сто раз просился
домой – не пускают. Говорят, нужен человечеству. А я хочу, кроме того,
быть нужным только одному человеку, но этот человек намерен прочно связать
свою научную судьбу с Невидимкой. Ну не к Селесте же ревновать – вот и
терплю. Жду помаленьку. В общем, скучно. Хоть бы ты чем повеселил.
– Повеселю, – пообещал Смайли.
Уже вечером в своем кабинете под неоновой надписью снаружи и с огромным
глобусом–баром внутри Смайли рассказал Рослову о недавнем нью–йоркском
приключении.
Как он и ожидал, Рослов заинтересовался.
– Почему они обратились именно к тебе?
– Был один случай... – замялся Смайли.
– Не виляй, может быть, дело серьезнее, чем ты думаешь.
Путаясь и запинаясь, – видно было, что воспоминания не доставляют ему
радости, – Смайли поведал Рослову историю своего знакомства с неким
деятелем, которого его приближенные почтительно именовали шефом. Смайли
только начинал свой кладоискательский бизнес. Тогда–то в одном из
фешенебельных клубов Майами он и познакомился с рослым мужчиной с фигурой
борца и голосом полкового командира. Тот сразу же продемонстрировал свою
симпатию к начинающему бизнесмену, проиграл ему несколько партий на
бильярде и в заключение попросил об одном одолжении.
– Я улетал тогда в Мехико, где меня ждали клиенты – два богатых
молодчика, которых мне удалось заинтересовать перспективой поисков клада
на одном из необитаемых островков в Карибском бассейне. Багажа у меня
почти не было. Вот шеф и попросил меня отвезти в Мехико небольшой чемодан
– «кое–какие сувениры для друзей из Акапулько. Один из них вас встретит в
аэропорту». Я по дурости согласился, получил чемодан и передал его
встретившему меня итальянцу. Это и был Джино. Вечером он навестил меня в
отеле на правах нового знакомого и передал мне пачку сотенных и записку от
шефа: спасибо, мол, за услугу, вы перевезли очень ценные бумаги, которые
не хотелось доверять почте, а я, как бизнесмен бизнесмену, выражаю свою
благодарность по–деловому. Естественно, я заподозрил неладное и вернул
деньги Джино. А он ухмыльнулся и этаким шепотком на ухо: возьмешь, мол,
или не возьмешь, а дело сделано – бумаги эти помогли ускользнуть грузу, за
которым уже несколько месяцев безрезультатно охотятся ищейки Штатов и
Мексики.
– Почему же ты не обратился в полицию? – спросил Рослов.
– С жалобой на себя? Меня бы и взяли, как раскаявшегося участника
операции.
– Ну а финал?
– Деньги, наверное, присвоил Джино, а от меня теперь требуют вторичной
«услуги».
– Кто же этот таинственный «шеф»?
– Джошуа Игер–Райт. Мультимиллионер. Неофициально его называют Трэси.
Это – игорные дома в Рено и урановые прииски в Африке, контрабандная
торговля алмазами и страховой «рэкет». Специальностей много. Только зачем
ему Селеста? И о чем вопросы?
– Вероятно, ему нужна информация, какую нельзя добыть легальным путем.
– Значит, надо усилить охрану острова. Пусть Корнхилл пошлет
дополнительный патрульный катер. Хорошо бы также наладить с островом
вертолетную связь. Ты бы поговорил с Селестой.
– Почему я?
– С тобой он охотней общается.
– Глупости, – сказал Рослов. – Ему нужен только взаимный информативный
обмен.
