Все дозволено - Александр Абрамов - Книжная Полка

6. На Конвейере Мертвых. Что Грозило Малышу в Залах Регенерации

Он сразу попал на место: нуль–переход снова сработал безотказно. Площадь тонула в голубой полутьме вечера – безлюдная, мертвенно–тихая. Не бежали по стенам туннелей яркие цветные абстракции, не слышно было ни криков, ни шороха шагов по крышам. А на площади под туннелем лежали вповалку безжизненные тела погибших, брошенные без присмотра на произвол судьбы. Какая судьба их ожидала, это и хотел выяснить Малыш. «Интересно, сколько придется прождать? – беспокойно подумал он. – Пройдет четверть часа, Капитан всполошится, и моей задумке конец. А может быть, случится кое–что и раньше его прибытия. Стоило рисковать? Стоило. Кое–что узнаю, если, конечно, выживу».

Он улегся поудобнее прямо на теплый пластик покрытия, положил ладони под голову и снова задумался. Подсознательно возникло желание увидеть Капитана раньше таинственных событий, которые происходят в городе ночью. Ну, выговор, ну, пара суток ареста – и никакой опасности, даже можно утешить себя классической формулой: я–то хотел, да мне помешали. «Для трусов утешение, – вздохнул Малыш. – Раз решил, доводи до конца».

...Они появились на площади минут через пять–шесть неожиданно и обычно для Аоры – ниоткуда, из ничего. Только сейчас качалась над площадью нагретая темнота, пустая и сонная, и вдруг материализовались в ней неясные фигурки в одежде чуть светлее окружающей ночи. Малыш не мог как следует рассмотреть их: боялся выдать себя. Наконец удалось разглядеть группу не то чтобы карликов, а просто малорослых людей в коротких куртках неопределенного цвета. Несли они длинные прямоугольные рамы, похожие на земные носилки, если допустить, что на прямоугольники натянут брезент или сетка.

Малыш зажмурился и тотчас же чьи–то руки подняли его, положили на что–то мягкое, прогнувшееся под его телом, и это «что–то», мерно покачиваясь, поплыло в неизвестность.

А потом покачивание прекратилось. Носилки – или что это было? – замерли на мгновение и снова двинулись, только уже ровно и плавно, будто на пружинящей ленте конвейера. Малыш приоткрыл глаза и снова зажмурился: так резок был переход из густой темноты неосвещенного города в ярко блиставшую белизну какого–то огромного зала.

Впрочем, то был не зал – скорее широкий коридор с ослепительно белыми стенами и потолком, без всякой мебели – даже не земной, гедонийской. Только голые стены и голый пол, над которым плыли без всякой опоры прямоугольные рамы–носилки с уложенными на них телами подобранных на площади гедонийцев. Среди них лежал и Малыш, боясь открыть глаза, и его уносила куда–то лента кладбищенского конвейера. Куда они плыли и как плыли, Малыш не задумывался: в мире нуль–переходов и управляемого пространства антигравитация казалась пустяковой забавой.

Люди в голубых куртках – теперь их цвет был отчетливо различим – шли рядом, молча сопровождая не останавливающийся кортеж. Сейчас Малыш хорошо видел загадочных конвоиров: полутораметровые, худенькие – куда им до рослых хозяев Аоры, – черные жесткие волосы, впалые щеки с орлиным носом и бледно–голубой цвет кожи. «Что у них, кровь голубая, что ли? – подумал Малыш. – Как у осьминогов. У нас железо в крови, а у них, должно быть, медь». Впрочем, стоило ли гадать, то была совсем другая раса, непохожая на земную, хотя и гуманоидная. Шли они не переглядываясь, и Малыш, как ни напрягался, так и не мог поймать ни одной их мысли. Таких они не видели ни в Зеленом лесу, ни в Аоре. Может быть, роботы? Да нет, люди как люди. Тогда почему Учитель ничего не сказал о них? И судя по всему, даже в Аоре о них не знают.

Внезапно конвейер остановился. Истуканами встали рядом немые конвоиры. «На кой черт я ввязался в эту авантюру? – с тоской подумал Малыш. – Сидел бы сейчас на станции с ребятами... Может, сбежать?" Он тут же устыдился своей мысли. Пока еще ничего страшного не видно, да и как сбежишь, если, скажем, нуль–переход здесь не действует? В самом деле, зачем он в залах регенерации? Мертвецы никуда не выпрыгнут.

Ничто так не пугает, как Непонятное, да еще обставленное с таким суровым, почти мистическим ритуалом. Не было на пути ничего, только уходил вдаль пустой коридор. И вдруг раздвинулись стены, послышался режущий ухо звук, похожий на визг электробура, и ниоткуда возникли темные ящики, точь–в–точь памятные «шкафы» в милеа. Коридор пропал, а «шкафы» стояли перед молочно–белой стеной, из которой один за другим выходили такие же низкорослые пареньки или девушки в голубых куртках. Они подошли ближе, и Малыш почувствовал, что «носилки» медленно подымаются на попа.

Он вцепился в их длинные ребра, чтобы не упасть, а ближайший «шкаф» двинулся на него, обнажая черную пустоту за тающей дверцей. Мелькнула мысль о побеге. «Поздно!" – подавила ее последующая. Пустота уже поглотила его, зажала будто в тугом коконе, но не парализовала: двигаться было можно, хотя и с трудом. Откуда–то сверху подул ветерок, холодный, пахнущий озоном, а по телу побежали мурашки, и закололо в груди. Что–то еще туже связало тело; попытался поднять руку и не смог, только чуть пошевелил пальцами. Уже и дышать стало тяжко, а по лицу потекли липкие струйки пота: температура повышалась.

– Задохнусь, – сказал он вслух.

Но крикнуть не мог – голос перешел в хрипоту, горло саднило, язык распух. Мысли потеряли форму, растеклись, появились галлюцинации. Малыш вдруг отчетливо увидел окно со стеклами, по которым били дробинки косого дождя. И сквозь пленку дождя – грозди махровой сирени в саду. Поспать бы чуток под этот стук капель!

И вдруг опять неожиданно – как все здесь! – сознание прояснилось, мысль вновь обрела движение и ясность. «Проверяли, – подумал тотчас же Малыш, – проверяли, насколько мы действительно окочурились; может, кто еще жив и не перекраивать его надо, а чуточку подлечить после драки. Всякое ведь бывает». И действительно, всякое: воздух вдруг посвежел, точно и не было липкой духоты и тяжести, темнота растаяла, наполнившись розоватым туманом, похожим на предрассветный где–нибудь летом на земной рыбалке. Но не успел он обрадоваться, как неизвестно откуда возникшие зажимы мягко опрокинули его на что–то плоское и жесткое – может быть, плаху, может быть, операционный стол. Сверху опустился колпак вроде парикмахерского фена, дохнул на Малыша горячим воздухом, и по телу словно ток пробежал.

Дернул руки – зажаты по–прежнему, выругался и стал ждать: заварил кашу – не жалуйся. Ждать пришлось не долго. Из тумана вышли двое в голубых куртках. Ближайший протянул черную воронку, от которой уходил в неизвестность длинный и гибкий, как резиновая трубка, шланг и приложил воронку ко лбу Малыша. Кожа под ней стянулась, но боли не было. Второй чем–то острым разрезал ему рубаху и приложил другую воронку к груди. Воздух зашипел, в грудь кольнуло.

– Осторожней! – крикнул Малыш.

Голубокожие переглянулись и засвистели по птичьи – чик–чирик, – в глазах у них промелькнуло недоумение. Но дела не бросили, вытянули откуда–то длинную белую материю – простыню не простыню – и накрыли Малыша. «Похоронили, – подумал он, – как после неудачной операции».

Но операция только начиналась.

Сначала Малыш ничего не чувствовал. Пустота и тишина кругом, только противно стягивали кожу воронки со шлангами, да где–то негромко гудели не то моторы, не то вентиляторы – поди разберись в этой колдовской механике! Но вдруг ему почудилось, и как явственно, как отчетливо почудилось, что кто–то подслушивает его мысли. Малыш испугался и замер, пытаясь проанализировать ощущение. А неведомый подслушиватель мыслей как бы подбадривал даже: «Не бойся. Думай, думай, не помешаю».

«Галлюцинирую», – ужаснулся Малыш.

Но то была не галлюцинация. Некто или нечто действительно прослушивало сознание Малыша, словно катился в нейронной системе мозга маленький умный шарик и собирал всю информацию, накопленную инженером за три десятка лет его жизни. Все собирал, ничем не гнушался – ни сомнениями, ни горем, ни болью, ни радостью. Малыш понимал, что это такое. Сотрут все напрочь – знания, память, привычки, наклонности – и смоделируют нового человека. Любого, только не Малыша – забияки, скептика, дружелюбного парня и отличного инженера, пойди поищи лучшего по всем этажам Управления космической службы.

Он рванулся со своего «операционного ложа», и зажимы не выдержали, сорвались, сдирая кожу с запястий. Рывком сел, оторвал от груди и лба дурацкие воронки, пошевелил ногами: свободны. Соскочил на пол, огляделся: не было «стола», на котором лежал, растаяли в розовой дымке воронки со шлангами, только валялась на полу смятая простыня–покрышка. Пнул ее ногой и неожиданно успокоился: сам виноват, будь осторожнее. Посмотрел по сторонам: всюду один и тот же туман – не все ли равно, куда сунуться! – и нырнул в клубящуюся муть.

Теперь он стоял в большом зале – не то ангар, не то вокзал на каком–нибудь земном космодроме, – только вместо диванов и кресел, на которых дремлют ожидающие поездки, тянулись ряды «операционных столов», повисших, как и повсюду здесь, без всякой опоры. На каждом – безжизненное тело гедонийца, соединенное черными длинными шлангами с красной светящейся панелью под потолком. Панель мелко–мелко дрожала, и от этого шланги, присоединенные к воронкам на обнаженных телах, ритмично извивались, как змеи в террариуме. А живых людей в зале не было – только мертвецы, попавшие в перекройку. Да и тех было немного: Малыш заметил, что добрая половина «столов» пустовала. Но и те, где шла «прочистка» мозгов, вели себя не спокойно. То один, то другой выстреливали воронками, и те, качаясь, повисали в воздухе, а «столы» подымались к потолку, пропадая в туманной мгле и снова опускались вниз, но уже пустые. Гедониец, подготовленный к дальнейшему циклу регенерации, оставался где–то наверху.

«Зрелище не из веселых, – решил Малыш, – пора менять дислокацию, все равно ни черта не понять». Он подошел к «столу», уже готовому к путешествию наверх, бесцеремонно подвинул мертвого гедонийца и уселся рядом, держась за призрачный, но твердый на ощупь край «операционного стола».

Подъем прекратился так же внезапно, как и начался. Малыш спрыгнул и увидел прямо перед собой темное жерло трубы метра полтора в диаметре. Тело гедонийца, неизвестно как и чем сдвинутое, скользнуло туда, а «стол» нырнул вниз и пропал.

«Была не была, все равно другого пути нет», – решил Малыш и скользнул в трубу за гедонийцем. Несмотря на свой почти двухметровый рост, он мог, согнувшись, даже идти по трубе, перебирая руками по горячим стенкам, словно труба входила в систему центрального отопления. Сначала идти было легко, но потом труба поднялась, и пришлось ползти в гору на четвереньках. А труба, казалось, не имела конца. По–прежнему кругом плотная темнота, гасившая все звуки – даже попытка постучать по стене оказалась беззвучной, только уклон понизился. Малыш прополз еще немного, и рука его уже не встретила никакой опоры. Сильный толчок в спину бросил его куда–то вниз, он пролетел во тьме – как долго, сам не помнил – и шлепнулся на что–то мягкое и податливое, сильно прогнувшееся под тяжестью тела и мгновенно погасившее инерцию падения.

«Спасен», – было первой мыслью, а второй – неожиданно вторгнувшийся в сознание чужой вопрос:

– Ты можешь думать?

– Могу, естественно, – автоматически ответил Малыш и тут же изумился: – А кто говорит?

– Не все ли равно кто? Спрашивай.

– Голос из тьмы, – усмехнулся Малыш, – а где ты, собственно, пребываешь? В Аоре?

– Нет, в Голубом городе. Там, откуда могу контролировать все, что происходит на этой планете.

– Понятно, – подумал вслух Малыш. – Координатор. Супермозг, созданный Учителем.

– Я не Мозг. Я регулятор.

– Машина?

– В твоем понимании – да. Двигатель жизни.

– Вечный двигатель?

– Вечность то, что не имеет конца. Все конечно в природе.

– А бессмертные циклы?

– Бессмертны пока только те, кого вы называете гедонийцами. Люди смертны.

– Значит, гедонийцы – не люди?

– В определенном смысле – нет. Если жизнь человека, твою например, представить в виде графика в двухмерных координатах, то получится кривая с пиком где–то посредине. Разогни ее вторую часть и проведи параллельно оси абсцисс – получишь график жизни гедонийца.

– Зачем это нужно?

– Что?

– Циклы. Повторения. Ты сам говоришь, что все в природе имеет конец.

– Не знаю. Это не входит в мою задачу.

– А в чем задача?

– Управлять. Регулировать. Корректировать эволюцию циклов, стабильность технологии, следить за уровнем.

– Каким?

– Информации.

– Добытой в драке или в потугах воображения, в скотских играх или необузданных прихотях?

– Ты прав. Информация везде. Все, о чем ты думаешь и что делаешь, несет в себе информацию.

– Но она может быть полезной или ненужной.

– Не знаю такого деления. Она бывает полной или неполной.

– Из какого же расчета у вас выводится норма полноты информации?

– Критерий общий: нагрузка на мозг.

– А тех, кто не набрал нормы, в котел?

– В залы регенерации. Вполне естественный процесс. Разве не удаляется в механизме любая деталь, которая плохо работает?

– Одно дело – механизм, другое – люди.

– Для меня это идентично. Я машина. Общество тоже машина, только менее совершенная.

– Ваше – да. Зачем столько каст, или кланов, или как они у вас называются? Сирги, ксоры, сверхлюди – зачем?

– Не могу сомневаться в разумности программы, координирующей мою деятельность на этой планете. Могу только объяснить вам непонятное.

– Почему магам позволено издеваться над вольными?

– Они повышают коэффициент накопленной информации.

– А сверхлюди?

– Еще более высокий коэффициент. Звериная реакция – пойми меня правильно: зверей у нас нет, я употребляю этот термин, потому что он наиболее точно передает знакомое вам понятие, – добавь к этому скорость мышления, умение принимать самое верное, единственно нужное решение, повышенное чувство пространства.

– Ну, а сирги – это тоже «чувство пространства»?

– Сирги – особая каста. Их мало, и роль их значительна. Если определить точнее, это мои дистанционные датчики, скажем, глаза и уши. Потому им и дано великое умение управлять пространством. Пространство – это злая и добрая сила. Ты видел, как оно действует.

– Убивает.

– Лишь тех, кто из–за лени или равнодушия не набрал необходимой информационной нормы. Не набрал – значит, следует перестроить мозг, сменить касту. Требуется, ты бы сказал, лечение.

– Варварское лечение.

– Ты имеешь в виду сиргов? Искривление пространства – это гуманно.

– Откуда они знают, кого перекраивать?

– Я отдаю приказ. Он безукоризненно точен.

– Хороша точность! Я сам чуть было не попал на «операционный стол».

– Я все время следил за тобой. Не мешал, потому что это запрограммировано. Помогать вам узнать и понять стабильность.

– Поймешь ее черта с два, когда я даже не знаю, где нахожусь и что будет дальше.

– Сейчас узнаешь. Не бойся.

Чужой голос в сознании умолк, в растаявшей темноте высветлился зал с длинным рядом кресел, похожих на парикмахерские.

В каждом полулежал раздетый донага гедониец, соединенный таким же парикмахерским «колпаком» с экраном, по которому бежали цветные линии, то кривые, то вытянутые, зигзагообразные и волнистые. Часто их пересекали искры, как желтые молнии. У экранов суетились те же полутораметровые человечки в голубых курточках и темных трико.

– Механическая прочистка мозгов, – подумал вслух Малыш и вздрогнул.

– Она тебя тоже ждет, – сказал кто–то сзади. – Подожди, когда вернемся на базу.

Даже не обернувшись, он уже знал, что Капитан в конце концов все–таки нашел его. Это так обрадовало, что Малыш не смутился ничуточки.

– Как ты нашел меня? – воскликнул он, обнимая товарища.

– Не стоило бы объяснять, – сердито сказал Капитан. – Я же тебя, дурака, знаю. Сразу сообразил, что ты затеял. А как твой излучатель в кабине нашел, бросился назад не задумываясь. Еле–еле к разбору покойников подоспел.

– А дальше?

– Что – дальше? Через зал со «столами», через трубу – и сюда.

– Голос слышал?

– Никаких голосов. Все они немые. А что?

– Ничего. Расскажу после. Давай к выходу.

– А где он, этот выход?

– Найдем.

Они прошли мимо экранов и кресел с покойниками, подлежащими воскресению, как по конвейеру плывущих в мглистую даль, только медленными скачками. Голубокожие у экранов их даже не замечали, словно двигались мимо не люди, а невидимки. Так в роли невидимок они добрались до последнего кресла, пристроились рядом и, по–прежнему незамеченные, мгновенно очутились средь бела дня на детской площадке в Зеленом лесу. Голые гедонийцы барахтались в невесомости и сосали жижицу из знакомых дудочек.

– Н–да, – крякнул Малыш, – а как вездеход найдем? Он же в Аоре.

– Забыл о телепортации?

Она, как всегда здесь, не подвела. Минуту спустя они уже снимали защитный колпак с вездехода.

– Значит, домой? – осведомился Малыш. – Погуляли и будет?

– Будет, – согласился Капитан. – Будет тебе белка, будет и свисток. Гауптвахту гарантирую.

– Простишь.

– За что?

– А я тут кое с кем познакомился, узнал кое–что.

И Малыш почти дословно пересказал Капитану свой разговор с Голосом из темноты.

– Кто это был?

Малыш только плечами пожал.

– Координатор?

– Не знаю. Во всяком случае, он признался в том, что он не человек, а машина. Да и не в этом суть, а в том, что у нас теперь уже есть материалец для заключительной встречи с Учителем.

– Материалец действительно есть, – согласился Библ, когда они с Аликом выслушали рассказ о приключениях друзей в Аоре, – только боюсь, что в ящике Пандоры еще много неразгаданных тайн.

– Одна уже разгадана, – заметил Алик, скептически разглядывая костюм Малыша, – обладатель такого костюма вернется на Землю несомненным законодателем мужской моды.