6. На Конвейере Мертвых. Что Грозило Малышу в Залах Регенерации
Он сразу попал на место: нуль–переход снова сработал безотказно.
Площадь тонула в голубой полутьме вечера – безлюдная, мертвенно–тихая. Не
бежали по стенам туннелей яркие цветные абстракции, не слышно было ни
криков, ни шороха шагов по крышам. А на площади под туннелем лежали
вповалку безжизненные тела погибших, брошенные без присмотра на произвол
судьбы. Какая судьба их ожидала, это и хотел выяснить Малыш. «Интересно,
сколько придется прождать? – беспокойно подумал он. – Пройдет четверть
часа, Капитан всполошится, и моей задумке конец. А может быть, случится
кое–что и раньше его прибытия. Стоило рисковать? Стоило. Кое–что узнаю,
если, конечно, выживу».
Он улегся поудобнее прямо на теплый пластик покрытия, положил ладони
под голову и снова задумался. Подсознательно возникло желание увидеть
Капитана раньше таинственных событий, которые происходят в городе ночью.
Ну, выговор, ну, пара суток ареста – и никакой опасности, даже можно
утешить себя классической формулой: я–то хотел, да мне помешали. «Для
трусов утешение, – вздохнул Малыш. – Раз решил, доводи до конца».
...Они появились на площади минут через пять–шесть неожиданно и обычно
для Аоры – ниоткуда, из ничего. Только сейчас качалась над площадью
нагретая темнота, пустая и сонная, и вдруг материализовались в ней неясные
фигурки в одежде чуть светлее окружающей ночи. Малыш не мог как следует
рассмотреть их: боялся выдать себя. Наконец удалось разглядеть группу не
то чтобы карликов, а просто малорослых людей в коротких куртках
неопределенного цвета. Несли они длинные прямоугольные рамы, похожие на
земные носилки, если допустить, что на прямоугольники натянут брезент или
сетка.
Малыш зажмурился и тотчас же чьи–то руки подняли его, положили на
что–то мягкое, прогнувшееся под его телом, и это «что–то», мерно
покачиваясь, поплыло в неизвестность.
А потом покачивание прекратилось. Носилки – или что это было? – замерли
на мгновение и снова двинулись, только уже ровно и плавно, будто на
пружинящей ленте конвейера. Малыш приоткрыл глаза и снова зажмурился: так
резок был переход из густой темноты неосвещенного города в ярко блиставшую
белизну какого–то огромного зала.
Впрочем, то был не зал – скорее широкий коридор с ослепительно белыми
стенами и потолком, без всякой мебели – даже не земной, гедонийской.
Только голые стены и голый пол, над которым плыли без всякой опоры
прямоугольные рамы–носилки с уложенными на них телами подобранных на
площади гедонийцев. Среди них лежал и Малыш, боясь открыть глаза, и его
уносила куда–то лента кладбищенского конвейера. Куда они плыли и как
плыли, Малыш не задумывался: в мире нуль–переходов и управляемого
пространства антигравитация казалась пустяковой забавой.
Люди в голубых куртках – теперь их цвет был отчетливо различим – шли
рядом, молча сопровождая не останавливающийся кортеж. Сейчас Малыш хорошо
видел загадочных конвоиров: полутораметровые, худенькие – куда им до
рослых хозяев Аоры, – черные жесткие волосы, впалые щеки с орлиным носом и
бледно–голубой цвет кожи. «Что у них, кровь голубая, что ли? – подумал
Малыш. – Как у осьминогов. У нас железо в крови, а у них, должно быть,
медь». Впрочем, стоило ли гадать, то была совсем другая раса, непохожая на
земную, хотя и гуманоидная. Шли они не переглядываясь, и Малыш, как ни
напрягался, так и не мог поймать ни одной их мысли. Таких они не видели ни
в Зеленом лесу, ни в Аоре. Может быть, роботы? Да нет, люди как люди.
Тогда почему Учитель ничего не сказал о них? И судя по всему, даже в Аоре
о них не знают.
Внезапно конвейер остановился. Истуканами встали рядом немые конвоиры.
«На кой черт я ввязался в эту авантюру? – с тоской подумал Малыш. – Сидел
бы сейчас на станции с ребятами... Может, сбежать?" Он тут же устыдился
своей мысли. Пока еще ничего страшного не видно, да и как сбежишь, если,
скажем, нуль–переход здесь не действует? В самом деле, зачем он в залах
регенерации? Мертвецы никуда не выпрыгнут.
Ничто так не пугает, как Непонятное, да еще обставленное с таким
суровым, почти мистическим ритуалом. Не было на пути ничего, только уходил
вдаль пустой коридор. И вдруг раздвинулись стены, послышался режущий ухо
звук, похожий на визг электробура, и ниоткуда возникли темные ящики,
точь–в–точь памятные «шкафы» в милеа. Коридор пропал, а «шкафы» стояли
перед молочно–белой стеной, из которой один за другим выходили такие же
низкорослые пареньки или девушки в голубых куртках. Они подошли ближе, и
Малыш почувствовал, что «носилки» медленно подымаются на попа.
Он вцепился в их длинные ребра, чтобы не упасть, а ближайший «шкаф»
двинулся на него, обнажая черную пустоту за тающей дверцей. Мелькнула
мысль о побеге. «Поздно!" – подавила ее последующая. Пустота уже поглотила
его, зажала будто в тугом коконе, но не парализовала: двигаться было
можно, хотя и с трудом. Откуда–то сверху подул ветерок, холодный, пахнущий
озоном, а по телу побежали мурашки, и закололо в груди. Что–то еще туже
связало тело; попытался поднять руку и не смог, только чуть пошевелил
пальцами. Уже и дышать стало тяжко, а по лицу потекли липкие струйки пота:
температура повышалась.
– Задохнусь, – сказал он вслух.
Но крикнуть не мог – голос перешел в хрипоту, горло саднило, язык
распух. Мысли потеряли форму, растеклись, появились галлюцинации. Малыш
вдруг отчетливо увидел окно со стеклами, по которым били дробинки косого
дождя. И сквозь пленку дождя – грозди махровой сирени в саду. Поспать бы
чуток под этот стук капель!
И вдруг опять неожиданно – как все здесь! – сознание прояснилось, мысль
вновь обрела движение и ясность. «Проверяли, – подумал тотчас же Малыш, –
проверяли, насколько мы действительно окочурились; может, кто еще жив и не
перекраивать его надо, а чуточку подлечить после драки. Всякое ведь
бывает». И действительно, всякое: воздух вдруг посвежел, точно и не было
липкой духоты и тяжести, темнота растаяла, наполнившись розоватым туманом,
похожим на предрассветный где–нибудь летом на земной рыбалке. Но не успел
он обрадоваться, как неизвестно откуда возникшие зажимы мягко опрокинули
его на что–то плоское и жесткое – может быть, плаху, может быть,
операционный стол. Сверху опустился колпак вроде парикмахерского фена,
дохнул на Малыша горячим воздухом, и по телу словно ток пробежал.
Дернул руки – зажаты по–прежнему, выругался и стал ждать: заварил кашу
– не жалуйся. Ждать пришлось не долго. Из тумана вышли двое в голубых
куртках. Ближайший протянул черную воронку, от которой уходил в
неизвестность длинный и гибкий, как резиновая трубка, шланг и приложил
воронку ко лбу Малыша. Кожа под ней стянулась, но боли не было. Второй
чем–то острым разрезал ему рубаху и приложил другую воронку к груди.
Воздух зашипел, в грудь кольнуло.
– Осторожней! – крикнул Малыш.
Голубокожие переглянулись и засвистели по птичьи – чик–чирик, – в
глазах у них промелькнуло недоумение. Но дела не бросили, вытянули
откуда–то длинную белую материю – простыню не простыню – и накрыли Малыша.
«Похоронили, – подумал он, – как после неудачной операции».
Но операция только начиналась.
Сначала Малыш ничего не чувствовал. Пустота и тишина кругом, только
противно стягивали кожу воронки со шлангами, да где–то негромко гудели не
то моторы, не то вентиляторы – поди разберись в этой колдовской механике!
Но вдруг ему почудилось, и как явственно, как отчетливо почудилось, что
кто–то подслушивает его мысли. Малыш испугался и замер, пытаясь
проанализировать ощущение. А неведомый подслушиватель мыслей как бы
подбадривал даже: «Не бойся. Думай, думай, не помешаю».
«Галлюцинирую», – ужаснулся Малыш.
Но то была не галлюцинация. Некто или нечто действительно прослушивало
сознание Малыша, словно катился в нейронной системе мозга маленький умный
шарик и собирал всю информацию, накопленную инженером за три десятка лет
его жизни. Все собирал, ничем не гнушался – ни сомнениями, ни горем, ни
болью, ни радостью. Малыш понимал, что это такое. Сотрут все напрочь –
знания, память, привычки, наклонности – и смоделируют нового человека.
Любого, только не Малыша – забияки, скептика, дружелюбного парня и
отличного инженера, пойди поищи лучшего по всем этажам Управления
космической службы.
Он рванулся со своего «операционного ложа», и зажимы не выдержали,
сорвались, сдирая кожу с запястий. Рывком сел, оторвал от груди и лба
дурацкие воронки, пошевелил ногами: свободны. Соскочил на пол, огляделся:
не было «стола», на котором лежал, растаяли в розовой дымке воронки со
шлангами, только валялась на полу смятая простыня–покрышка. Пнул ее ногой
и неожиданно успокоился: сам виноват, будь осторожнее. Посмотрел по
сторонам: всюду один и тот же туман – не все ли равно, куда сунуться! – и
нырнул в клубящуюся муть.
Теперь он стоял в большом зале – не то ангар, не то вокзал на
каком–нибудь земном космодроме, – только вместо диванов и кресел, на
которых дремлют ожидающие поездки, тянулись ряды «операционных столов»,
повисших, как и повсюду здесь, без всякой опоры. На каждом – безжизненное
тело гедонийца, соединенное черными длинными шлангами с красной светящейся
панелью под потолком. Панель мелко–мелко дрожала, и от этого шланги,
присоединенные к воронкам на обнаженных телах, ритмично извивались, как
змеи в террариуме. А живых людей в зале не было – только мертвецы,
попавшие в перекройку. Да и тех было немного: Малыш заметил, что добрая
половина «столов» пустовала. Но и те, где шла «прочистка» мозгов, вели
себя не спокойно. То один, то другой выстреливали воронками, и те,
качаясь, повисали в воздухе, а «столы» подымались к потолку, пропадая в
туманной мгле и снова опускались вниз, но уже пустые. Гедониец,
подготовленный к дальнейшему циклу регенерации, оставался где–то наверху.
«Зрелище не из веселых, – решил Малыш, – пора менять дислокацию, все
равно ни черта не понять». Он подошел к «столу», уже готовому к
путешествию наверх, бесцеремонно подвинул мертвого гедонийца и уселся
рядом, держась за призрачный, но твердый на ощупь край «операционного
стола».
Подъем прекратился так же внезапно, как и начался. Малыш спрыгнул и
увидел прямо перед собой темное жерло трубы метра полтора в диаметре. Тело
гедонийца, неизвестно как и чем сдвинутое, скользнуло туда, а «стол»
нырнул вниз и пропал.
«Была не была, все равно другого пути нет», – решил Малыш и скользнул в
трубу за гедонийцем. Несмотря на свой почти двухметровый рост, он мог,
согнувшись, даже идти по трубе, перебирая руками по горячим стенкам,
словно труба входила в систему центрального отопления. Сначала идти было
легко, но потом труба поднялась, и пришлось ползти в гору на четвереньках.
А труба, казалось, не имела конца. По–прежнему кругом плотная темнота,
гасившая все звуки – даже попытка постучать по стене оказалась беззвучной,
только уклон понизился. Малыш прополз еще немного, и рука его уже не
встретила никакой опоры. Сильный толчок в спину бросил его куда–то вниз,
он пролетел во тьме – как долго, сам не помнил – и шлепнулся на что–то
мягкое и податливое, сильно прогнувшееся под тяжестью тела и мгновенно
погасившее инерцию падения.
«Спасен», – было первой мыслью, а второй – неожиданно вторгнувшийся в
сознание чужой вопрос:
– Ты можешь думать?
– Могу, естественно, – автоматически ответил Малыш и тут же изумился: –
А кто говорит?
– Не все ли равно кто? Спрашивай.
– Голос из тьмы, – усмехнулся Малыш, – а где ты, собственно,
пребываешь? В Аоре?
– Нет, в Голубом городе. Там, откуда могу контролировать все, что
происходит на этой планете.
– Понятно, – подумал вслух Малыш. – Координатор. Супермозг, созданный
Учителем.
– Я не Мозг. Я регулятор.
– Машина?
– В твоем понимании – да. Двигатель жизни.
– Вечный двигатель?
– Вечность то, что не имеет конца. Все конечно в природе.
– А бессмертные циклы?
– Бессмертны пока только те, кого вы называете гедонийцами. Люди
смертны.
– Значит, гедонийцы – не люди?
– В определенном смысле – нет. Если жизнь человека, твою например,
представить в виде графика в двухмерных координатах, то получится кривая с
пиком где–то посредине. Разогни ее вторую часть и проведи параллельно оси
абсцисс – получишь график жизни гедонийца.
– Зачем это нужно?
– Что?
– Циклы. Повторения. Ты сам говоришь, что все в природе имеет конец.
– Не знаю. Это не входит в мою задачу.
– А в чем задача?
– Управлять. Регулировать. Корректировать эволюцию циклов, стабильность
технологии, следить за уровнем.
– Каким?
– Информации.
– Добытой в драке или в потугах воображения, в скотских играх или
необузданных прихотях?
– Ты прав. Информация везде. Все, о чем ты думаешь и что делаешь, несет
в себе информацию.
– Но она может быть полезной или ненужной.
– Не знаю такого деления. Она бывает полной или неполной.
– Из какого же расчета у вас выводится норма полноты информации?
– Критерий общий: нагрузка на мозг.
– А тех, кто не набрал нормы, в котел?
– В залы регенерации. Вполне естественный процесс. Разве не удаляется в
механизме любая деталь, которая плохо работает?
– Одно дело – механизм, другое – люди.
– Для меня это идентично. Я машина. Общество тоже машина, только менее
совершенная.
– Ваше – да. Зачем столько каст, или кланов, или как они у вас
называются? Сирги, ксоры, сверхлюди – зачем?
– Не могу сомневаться в разумности программы, координирующей мою
деятельность на этой планете. Могу только объяснить вам непонятное.
– Почему магам позволено издеваться над вольными?
– Они повышают коэффициент накопленной информации.
– А сверхлюди?
– Еще более высокий коэффициент. Звериная реакция – пойми меня
правильно: зверей у нас нет, я употребляю этот термин, потому что он
наиболее точно передает знакомое вам понятие, – добавь к этому скорость
мышления, умение принимать самое верное, единственно нужное решение,
повышенное чувство пространства.
– Ну, а сирги – это тоже «чувство пространства»?
– Сирги – особая каста. Их мало, и роль их значительна. Если определить
точнее, это мои дистанционные датчики, скажем, глаза и уши. Потому им и
дано великое умение управлять пространством. Пространство – это злая и
добрая сила. Ты видел, как оно действует.
– Убивает.
– Лишь тех, кто из–за лени или равнодушия не набрал необходимой
информационной нормы. Не набрал – значит, следует перестроить мозг,
сменить касту. Требуется, ты бы сказал, лечение.
– Варварское лечение.
– Ты имеешь в виду сиргов? Искривление пространства – это гуманно.
– Откуда они знают, кого перекраивать?
– Я отдаю приказ. Он безукоризненно точен.
– Хороша точность! Я сам чуть было не попал на «операционный стол».
– Я все время следил за тобой. Не мешал, потому что это
запрограммировано. Помогать вам узнать и понять стабильность.
– Поймешь ее черта с два, когда я даже не знаю, где нахожусь и что
будет дальше.
– Сейчас узнаешь. Не бойся.
Чужой голос в сознании умолк, в растаявшей темноте высветлился зал с
длинным рядом кресел, похожих на парикмахерские.
В каждом полулежал раздетый донага гедониец, соединенный таким же
парикмахерским «колпаком» с экраном, по которому бежали цветные линии, то
кривые, то вытянутые, зигзагообразные и волнистые. Часто их пересекали
искры, как желтые молнии. У экранов суетились те же полутораметровые
человечки в голубых курточках и темных трико.
– Механическая прочистка мозгов, – подумал вслух Малыш и вздрогнул.
– Она тебя тоже ждет, – сказал кто–то сзади. – Подожди, когда вернемся
на базу.
Даже не обернувшись, он уже знал, что Капитан в конце концов все–таки
нашел его. Это так обрадовало, что Малыш не смутился ничуточки.
– Как ты нашел меня? – воскликнул он, обнимая товарища.
– Не стоило бы объяснять, – сердито сказал Капитан. – Я же тебя,
дурака, знаю. Сразу сообразил, что ты затеял. А как твой излучатель в
кабине нашел, бросился назад не задумываясь. Еле–еле к разбору покойников
подоспел.
– А дальше?
– Что – дальше? Через зал со «столами», через трубу – и сюда.
– Голос слышал?
– Никаких голосов. Все они немые. А что?
– Ничего. Расскажу после. Давай к выходу.
– А где он, этот выход?
– Найдем.
Они прошли мимо экранов и кресел с покойниками, подлежащими
воскресению, как по конвейеру плывущих в мглистую даль, только медленными
скачками. Голубокожие у экранов их даже не замечали, словно двигались мимо
не люди, а невидимки. Так в роли невидимок они добрались до последнего
кресла, пристроились рядом и, по–прежнему незамеченные, мгновенно
очутились средь бела дня на детской площадке в Зеленом лесу. Голые
гедонийцы барахтались в невесомости и сосали жижицу из знакомых дудочек.
– Н–да, – крякнул Малыш, – а как вездеход найдем? Он же в Аоре.
– Забыл о телепортации?
Она, как всегда здесь, не подвела. Минуту спустя они уже снимали
защитный колпак с вездехода.
– Значит, домой? – осведомился Малыш. – Погуляли и будет?
– Будет, – согласился Капитан. – Будет тебе белка, будет и свисток.
Гауптвахту гарантирую.
– Простишь.
– За что?
– А я тут кое с кем познакомился, узнал кое–что.
И Малыш почти дословно пересказал Капитану свой разговор с Голосом из
темноты.
– Кто это был?
Малыш только плечами пожал.
– Координатор?
– Не знаю. Во всяком случае, он признался в том, что он не человек, а
машина. Да и не в этом суть, а в том, что у нас теперь уже есть материалец
для заключительной встречи с Учителем.
– Материалец действительно есть, – согласился Библ, когда они с Аликом
выслушали рассказ о приключениях друзей в Аоре, – только боюсь, что в
ящике Пандоры еще много неразгаданных тайн.
– Одна уже разгадана, – заметил Алик, скептически разглядывая костюм
Малыша, – обладатель такого костюма вернется на Землю несомненным
законодателем мужской моды.