4. Нападение
Минуту или две мы не произносим ни слова. Наконец Мартин спрашивает,
тупо глядя в одну точку:
– Ты понял что–нибудь?
– Как не понять. Все ясно. Мердок предлагает нам непыльную работенку.
Вероятно, связанную с элементарным шпионажем.
– Ты же слышал, где?
– Ну и что?
– И сказал: подумаем.
– А почему бы и не подумать? Ведь мы собираемся работать со Стилом.
– И предавать его? Я не узнаю тебя, Юри.
– Не торопись. Общение с Мердоком еще не предательство. Может, и Стилу
будет небезвыгодно это.
– Не понимаю.
– Мы должны быть в эпицентре этой игры. Нельзя познать нынешний «рай
без памяти», работая загонщиком скота или грузчиком.
– Так завтра же расскажем все Стилу?
– Опять торопишься. Спектакль Мердока еще не окончен.
Мартин крупными шагами меряет длину каюты по диагонали. Нервничает.
– Ты имеешь в виду эту ночь?
– Хотя бы.
– И мы должны отсиживаться в каюте, когда на палубе начнется стрельба?
– А у тебя есть оружие?
– Иногда можно защищаться и без оружия. Ты думаешь, ей действительно
ничто не угрожает?
Мне вдруг становится ясным намек Мердока.
– Ни ей, ни тем более сенатору, – говорю я. – И вообще никому из
пассажиров. Кроме тех, конечно, кому тоже вздумается пострелять.
Перестрелка будет с охранниками у кормового люка.
Мартин все–таки не понимает: вижу по его глазам. Ему очень хочется
узнать, почему именно у кормового люка.
– Да потому, что в этот люк загружали серебряные слитки. Помнишь? Какой
же ты, к черту, репортер? – Заметил, так сделай вывод. Самый ценный металл
в Городе – серебро. Вероятно, основа его денежной системы. Золото на
планете пока не обнаружено. Если так, то как раз серебряные слитки и могут
быть целью потенциальных грабителей. Не пароходную же публику потрошить:
много риска и добыча невелика. А серебра в трюме две тонны, не меньше.
Могу допустить, что банда уже на пароходе, учитывая сказанное Мердоком.
Сам он, разумеется, в стороне: нельзя пачкать репутацию главы будущей
партии, но для роли закулисного организатора ограбления наш джентльмен,
несомненно, подходит. Его партии нужны деньги, а когда легальных средств
не хватает, прибегают к нелегальным. Впрочем, это только мое
предположение. Поживем – увидим.
– Гангстер, – говорит Мартин.
– Возможно.
– Что же делать?
– Ждать.
Мартин взбирается на верхнюю койку и ни о чем уже больше не спрашивает.
Ему, как и мне, есть над чем подумать. Я мысленно перебираю в памяти все
случившееся за день. Самое существенное – появление Мердока и то, что
последует. Встреча со Стилом. Его рассказ заполнял белые пятна в картине
неузнаваемо изменившегося Города–государства. Свои традиции, свое
житье–бытье, свои моды, свой путь к знаниям. Пятьдесят лет назад ни
истории, ни географии не было – сейчас к истории обращаются не только
школьники, но и политики, и географию дописывают местные Магелланы.
Конечно, кое–что и не дотянули. Алгебру в школах изучают, а до квантовой
механики, наверно, не доросли. И в экономике, должно быть, то же самое.
Как в конце девятнадцатого. Соображай, Анохин, раздумывай. Промышленности
здешней ты еще не знаешь, но она есть, если газопровод построили. И
миллионеры уже есть; значит, кончился период первоначального накопления.
Вышли на сцену, как у нас говорят в учебниках, помещики и капиталисты. Ну
а рабочий класс? Коммунистов, судя по рассказу Стила, в стране пока нет,
но не может же его партия, столь разношерстная, сохранять во всем
трогательное единомыслие. Должны же быть у популистов свои «левые»,
способные правильно оценить производственные отношения в стране. Вот их–то
и надо найти...
Тут я снова возвращаюсь к визиту Мердока. Зачем ему наша близость к
сенатору – понятно: агентурная информация о сенатской возне. Вероятно,
кое–какая информация у него уже имеется. Но вдруг нам удастся копнуть
поглубже? С тигриной хваткой человек, что и говорить. Знает, что, если на
выборах опять победят популисты, никаких надежд на легализацию партии у
него не останется. А вдруг будут? Неоднородна ведь партия Стила, есть в
ней многие, которым, наверное, симпатичен Мердок. Не на них ли он
рассчитывает? Да и на Стила с нашей помощью поднажать можно. Вот этой
тактике мы должны противопоставить свою. Если уж помогать, то не Мердоку и
не Стилу, быть может, а кому – мы это еще увидим.
Ждем, когда стрелять начнут. А выстрелов так и не слышно. Только шаги
по коридору, частые тяжелые шаги. Потом тишина. Пароход почему–то
замедляет ход, и я вижу в предрассветной полутьме за окном каюты, как
приближается черная стена леса на берегу. Значит, подходим к причалу. Но
где?
– Что происходит? – спрашивает, спустив ноги с верхней койки, Мартин.
– Кажется, останавливаемся.
Пароход действительно причаливает к пристани – летит мимо окна черная
змея швартового каната, и «Гекльберри Финн» замирает, покачиваясь у самого
берега.
Вот тут–то и раздаются первые выстрелы. Несколько сразу, потом один за
другим, как будто кто–то рядом открывает десятки бутылок шампанского.
Перестрелка, как я и думал, доносится с кормовой палубы.
Кто–то осторожно стучит в дверь каюты.
– Войдите.
Входит Мердок в сером пальто–крылатке.
– Ну вот и все, джентльмены, – говорит он.
– А что случилось?
– Какие–то пьяницы затеяли перестрелку на палубе. Их усмирили.
– Вы же знали об этом.
– Предполагал, – пожимает плечами Мердок.
– А где мы сейчас?
– На полпути от Вудвилля. На лесной пристани.
– Но ее нет в маршруте парохода.
– Должно быть, недавно построили.
– Специально, чтобы выгрузить серебро? – Я не могу скрыть, пожалуй,
опасной иронии.
Мердок по–прежнему невозмутим.
– Вы догадливы, мсье Ано. Только не всегда следует показывать это
другим. – Он приоткрывает дверь, чтобы уйти, и добавляет: – К сожалению,
должен вас огорчить, джентльмены. Пароход не пойдет в Вудвилль.
– А куда?
– Вероятно, обратно.
– Но у парохода свой маршрут.
– Он изменен.
– И капитан согласился?
– Его убедили.
– Понятно, – говорю я. – Некто заинтересованный старается выиграть
время. Вы, конечно, сходите здесь?
– Увы, я вынужден, как и все пассажиры, отплыть обратно. Приходится
подчиниться необходимости.
– У сенатора другие намерения, – дерзко вмешивается Мартин.
– Это учтено. Поместье сенатора поблизости, вверх по Реке. Ему
предоставят лодку и гребцов, чтобы он смог добраться туда.
– Зачем гребцов? – протестует Мартин. – Мы с Ано охотно сядем на весла.
Я, видимо, недооценивал Мартина: он сообразительнее. И Мердока его
предложение явно устраивает.
– Превосходно, – соглашается он, – я поговорю с капитаном.
Так мы оказываемся на борту лодки, достаточно вместительной и ходкой,
чтобы преодолеть неторопливое течение реки, которую здесь по–прежнему
называют Рекой, без имени. Она памятна нам еще с прошлого посещения.
Сенатор Стил с племянницей Минни, укутанные в одеяла, сидят на корме,
не понимая, что случилось. Я не рискнул рассказать им о визите Мердока и о
государственном серебре, выгруженном на этой пристани. Очевидно, операция
была давно задумана и подготовлена, капитана купили, а пароход вернули в
Сильвервилль, чтобы выиграть время, как я и сказал Мердоку. Любопытно, что
лодку спускали на воду не матросы, а молчаливые парни в темных коротких
куртках и широкополых шляпах.
– Погляди внимательно, – шепнул мне Мартин.
– На что?
– На повязки.
– Какие повязки?
– На рукавах.
Действительно, у каждого из этих людей на рукаве блестела повязка из
позументной тесьмы не то золотого, не то серебряного цвета. «Знак
принадлежности к партии реставраторов», – сообразил я. В причастности
Мердока к экспроприации можно было не сомневаться. Охранников подавили,
матросов загнали в кубрик, выскочивших пассажиров – в каюты, а серебро,
вероятно, уже начали грузить в обоз, поджидающий на лесной дороге у
пристани. Хорошо, что Стил так ни о чем и не догадался, иначе не избежать
бы ему стычки с Мердоком. Не вызвал у него подозрений и растерянный
шепоток капитана, уверявшего в необходимости вернуть пароход в
Сельвервилль, поэтому он сравнительно легко принял наше с Мартином
предложение добраться до его поместья на лодке.
– Скоро? – спрашиваю я у него.
Сенатор вглядывается в неясные очертания берега.
– Думаю, через полчаса доберемся до устья... А что все–таки произошло с
пароходом? – возвращается он к мучившему его вопросу. – Капитан твердил
какую–то несуразицу, пассажиры, выбежавшие со мной, тоже ничего не поняли.
Какие–то выстрелы, какая–то суета. Кто это стрелял?
– Мало ли у вас в Сильвервилле стреляют? – говорю я. Открывать сенатору
суть происшедшего пока не следует.
– В Сильвервилле – да, – соглашается он. – В Городе же право на
огнестрельное оружие имеет только полиция.
– Когда–то вы стреляли в полицию, – не без иронии замечает Мартин.
– То была совсем другая полиция. А эта служит народу.
– Вы хотите сказать – государству, – поправляю я. Мне очень хочется
полнее раскрыть Стила.
– Государство – это народ и его хозяйство, – заявляет он, как с
сенатской трибуны.
– Но ведь народ – неоднородная масса. – Я ищу слова, подходящие для
понимания Стила. – Это богатые и бедные, аграрии и мелкие фермеры,
заводовладельцы и рабочие, хозяева и слуги. И народным хозяйством
управляют, увы, не слуги, а хозяева.
– А как же иначе? – искренне удивляется Стил. – Правда, хозяева бывают
разные. Одни больше заботятся о благе народа, другие меньше. У нас в
сенате больше Двух третей популисты – защитники народа.
– Но не все же популисты единомышленники? – снова подбираюсь я к
главному.
Сенатор не принимает вызов.
– Есть, конечно, горячие головы, их приходится остужать... – нехотя
цедит он. – Кстати, за этим мыском и находится устье канала, а там и
поместье недалеко, – меняет он тему. И только после нескольких наших
гребков добавляет: – По своему состоянию и положению я мог бы вступить в
партию «джентльменов». У меня несколько тысяч акров земли, скотоводческое
ранчо, молочная ферма и прочные связи с оптовиками. Но я, как и отец,
предпочитаю быть популистом. Народником.
Нет, это был не Стил–отец, занимавшийся сельским хозяйством вопреки
полицейским законам, не Стил–революционер и подпольщик, а
Стил–землевладелец, Стил–сенатор, хорошо усвоивший разницу между хозяевами
и слугами.
Так мы еще ближе подошли к пониманию современного «рая без памяти».
