Рай без памяти - Александр Абрамов - Книжная Полка

21. Д'Артаньян и Ришелье

Я отвел Тольку в ванную – пусть выплачется и умоется. Пиджак Джемса в рыжей грязи засунул под ванну. Но где спрятать самого Джемса?

– Уходить нельзя, – решил Зернов, – на улицах, вероятно, уже идут облавы. У Джемса пустяковое, но пулевое ранение. Разбинтуют и сразу поймут, что к чему. Здесь оставаться тоже рискованно – отель не застрахован от обыска. Если не считать переулков, мы на одной магистрали с бульваром.

– А если в подвале? – спросил я. – В типографии. Там сейчас никого нет.

Джемс поднял голову.

– Дверь в стене хорошо пригнана, – вспомнил он, – но щель все–таки заметна. Когда мы работаем, кто–нибудь из оставшихся шпаклюет щель и подбеливает. Ни черта не заметно, разве только с лупой и разглядишь.

– Вода там есть? – спросил Зернов.

– Есть.

– Возьми сыр и свечи.

Мы спустились в подвал по черной лестнице – я страховал их на пролет впереди. Дверь в подвальной стене закрывалась плотно. Но, пропустив Джемса внутрь, мы все–таки замаскировали еле заметную щель. Полоска свежих белил легла действительно незаметно. Даже придирчивый обыск едва ли бы ее обнаружил.

– Порядок, – облегченно вздохнул Мартин.

– Как сказать, – усомнился Зернов.

Тольки с нами не было. Он сидел у стола, положив голову на руки, и никак не реагировал на наше возвращение. Даже о Джемсе не спросил.

– Толя, – сказал я по–русски, – ты все равно бы вернулся домой без нее.

Он посмотрел на меня сухими, без слез, ненавидящими глазами:

– А ты спроси: вернулся бы я вообще?

– Тебя бы вернули. Мы здесь гости. Толя. Расставанье неизбежно.

– Но не такое.

– Анохин, – позвал меня Зернов из соседней комнаты, – оставь его. Он все поймет без нашей подсказки.

Мы перешли на английский язык.

– Я не верю Этьену, Дон.

– Я тоже.

– Если найдут Джемса, найдут и подпольную типографию. И наоборот. Этьен не пойдет на это.

– У него не будет выхода. Убийство Фронталя – повод к репрессиям. Галунщики жаждут крови.

– Фронталь – пешка, – сказал я.

– Жертва пешки обещает атаку. А с Этьена потребуют взнос.

– Гибель Джемса – это гибель газеты.

– Нет, – сказал Зернов.

– Нужна новая типография.

– Она есть.

– А редактор?

– Есть и редактор.

– Кто? – заинтересовался Мартин.

– Ты.

– Злая шутка, Борис.

– Я не шучу. Ты в резерве, запомни. А потом, обыск еще не начался.

Но Зернов ошибся. Обыск уже начался. К нам в дверь без стука ворвались четверо полицейских с автоматами на изготовку.

– Руки! – крикнул ближайший.

Все, кроме меня, подняли руки.

– А ты? – Он чуть не ткнул меня автоматом.

– Болван, – сказал я. – Формы не видишь?

– Стреляю.

– Попробуй.

– Погоди, – сказал кто–то за ним знакомым голосом. Оттолкнув автоматчика, вышел Шнелль. – Ты? – удивился он. – Что ты здесь делаешь?

– Живу.

– В «Омоне»?

– Об этом сказано в моей личной карточке.

– А эти кто? – Он кивнул на стоявших с поднятыми руками товарищей.

– Мои друзья. Одного ты, наверное, знаешь. – Я показал на Тольку.

– Толли Толь? – Шнелль растерялся.

– Личный гость Корсона Бойла, – прибавил я. – И убери своих дураков.

– Отставить! – закричал Шнелль сопровождавшим его галунщикам. – Везет тебе, Ано, – заключил он загадочно и вышел не прощаясь.

Дверь захлопнулась. Мартин тотчас же открыл ее.

– Зачем?

– Хочу знать, что происходит в отеле.

А «Омон» гудел, как воскресный рынок. Кто–то бегом проскочил по коридору. Кто–то кричал. Где–то громыхнули выстрелы. Стучали по лестницам подкованные солдатские сапоги. Кто–то совсем близко тоненько взвизгнул: «Не смей бить! Не смей!" Зазвенело разбитое стекло.

Еще одна автоматная очередь, и грохот сапог на лестнице в холл. И хриплый крик в нашем коридоре: «Проходи, проходи: здесь уже были!»

«Омон» постепенно затихал. Звуки гасли в портьерах, перинах, коврах. По грохотавшим коридорам и лестницам разливалась пугливая тишина.

– Пойду понюхаю, – сказал Мартин и выскользнул за дверь.

Через полчаса он вернулся. За ним шел старик с зонтиком, мокрым от дождя.

– Разве на улице дождь? – спросил я.

Вопрос прозвучал глупо, потому что всех интересовал гость, а не его зонтик. Старик выпрямился и улыбнулся. Очень знакомой была эта улыбка.

– Фляш! – обрадовался я.

– Тссс... – остановил меня гость. – Не так громко. Считайте, что я постарел на десять лет, и не узнавайте. А дождь, между прочим, идет.

– Как вы прошли сюда? – удивился Зернов. – Патрули повсюду.

– Старик с мокрым зонтиком всегда может зайти в лавочку. А из одной в другую, не выходя на улицу. Из соседней, между прочим, можно пройти в здешнюю гардеробную. Швейцар в таких случаях закрывает глаза.

– Этьен знает о вашем приходе?

– Все то, что он знал, он уже выдал.

– Я вас предупреждал.

– И я, – сказал я.

Фляш смущенно погладил фальшивые баки.

– И счетные машины иногда ошибаются. Все ему верили.

– Джемс внизу? – спросил я у Мартина.

Мартин отвернулся.

– Джемс уже на пути в Майн–Сити, если только остался жив, – проговорил Фляш с такой горечью, что мы только сейчас поняли, как тяжело переживает он новый провал.

– Что–нибудь уцелело?

– Все вывезли – и шрифт и бумагу.

– Как же они нашли? Мы загрунтовали все стыки.

– Всегда найдешь, если знаешь, где и что надо искать.

– Газета выйдет, – сказал Зернов.

– Знаю, – усмехнулся Фляш, – я даже успел поговорить с ее новым редактором.

По коридору за стеной знакомо застучали тяжелые сапоги. Одним прыжком Фляш очутился на подоконнике.

– Окно выходит в переулок. Под нами балкон. Все уже освоено, – сказал он тихо. – Задержите его, если это за мной.

В дверь постучали. Я открывал медленно–медленно, умышленно возясь с замком.

– Ключ не поворачивается. Минутку.

За дверью ждали. Кто? Дольше тянуть было нельзя, и я, выпятив расшитую золотом грудь, открыл наконец дверь.

У входа стоял галунщик.

– Лейтенант Ано? – вежливо спросил он.

Я важно кивнул, хотя и не был лейтенантом. Когда это меня произвели?

– Войдите, – пригласил я его.

Что еще можно было сказать – я попросту тянул время.

Но он даже не вошел в комнату.

– Поторопитесь, – козырнул он. – Вас ждут, лейтенант.

Бессмысленно было спрашивать, кто меня ждет в этот безумный, безумный день. Но я не торопился, я еще пошел к окну.

– Порядок, – шепнул Зернов. – Ушел благополучно.

– Слава Богу, – сказал я по–русски.

– Какому? Христианскому или буддийскому?

– Все равно. Меня тоже коснулась его десница. Становись во фрунт, Боря. Я уже лейтенант.

– И лейтенантов здесь ставят к стенке.

– Знаю, перспектива не увеселяет.

– Не дрейфь. Юрка, и возвращайся, как только сможешь, – подал голос Дьячук. – Будем ждать.

– Будем ждать, – повторил по–английски Мартин. – Я все понял, Юри. Перевода не надо.

Как хорошо, когда у тебя такие друзья! Может быть, потому мне хотелось сесть верхом на лестничные перила и, как это делают все мальчишки, съехать вниз. Но лейтенанту это не полагалось.

А меня действительно они ждали – спать никто не спал, когда я вернулся ночью уже во время комендантского часа. Вернулся, как и выехал, верхом, с тем же сопровождающим, который и увел моего взмыленного коня.

Встретили меня молча и настороженно. Говорить должен был я. И я сказал что–то весьма торжественное о шаге, еще более приблизившем нас к поставленной цели. А потом пришлось описать этот длинный и неожиданный трехчасовой шаг.

Ехали мы не в Главное управление, где погиб сегодня Анри Фронталь, а в уже знакомое мне экзаменационное узилище в четырнадцатом блоке американского сектора. Ехали галопом по скаковой дорожке, проложенной здесь посреди большинства бульваров и авеню, – кстати говоря, неплохое нововведение, которое пригодилось бы и в наших, земных, городах для поощрения уже почти забываемого конного спорта.

Принял меня, как я и предполагал, сам Корсон Бойл в своем кабинете, похожем на все начальственные министерские кабинеты, какие мне приходилось видеть. Только портретов не было – голые, под дуб стены, огромная карта Города над столом, многократно пересеченная красными стрелами продовольственных маршрутов. Я разглядел Эй– и Би–центры, нашел холодильник, куда занесла меня нелегкая в первый же рейс, и даже Майн–Сити, расположенный совсем в другой стороне. Он был заштрихован решеткой, случайно или специально напоминавшей о его назначении.

Заметив мой интерес к карте, Корсон Бойл взял палку–указку и, не вставая, ткнул ею в крохотный кружок рядом с большим красным кольцом с буквой «А» в центре.

– Догадываешься? – спросил он.

– Наша застава, – сказал я.

– В связи с событиями, весьма прискорбными и тебе хорошо известными, мы передвинули на место покойного Фронталя начальника твоей заставы. Его же пост пока не замещен. – Бойл заговорщицки подмигнул мне. – Уясняешь?

– Я, должно быть, круглый дурак, – сказал я.

– Ты не дурак. Просто у тебя есть такт и чувство дистанции. Предпочитаешь не догадки, а прямые распоряжения. Отлично. Я назначаю тебя начальником заставы.

Я встал:

– Готов...

– Сядь. Я знаю, к чему ты готов.

– Когда приступать?

– Завтра ночью, как обычно. Но обязанности не легкие. Мы сменяем патрульных. Тебе придаются отборные головорезы со всех участков. Случаи, подобные твоему в первом рейсе, не должны повторяться. Любое нападение вы обязаны отразить с полным разгромом противника. Ни одного грамма продуктов не должно быть потеряно.

– К сожалению, двери кузова открываются автоматически на любой остановке, – сказал я.

– Раздели патрульных. Помести по двое в кузов, одного у смотровой щели. И никаких вылазок. Любой фургон – крепость. С последней машиной в Си–центр поедешь сам. Спутников подбери понадежнее.

– Будет сделано, генерал.

– Комиссар. Только комиссар фуд–полиции.

Какого черта он скрывает от меня свою истинную роль? На место Фронталя передвигается другая пешка, а король прячет корону в портфель. Всего только скромный фуд–комиссар, джокер в любой карточной комбинации. Не в того целилась Маго, бедная, наивная девочка, так и не сумевшая распознать хитроумную комбинацию замаскированного диктатора.

Лицо мое при этом было непроницаемо – образец служебного послушания, так что Бойл вполне мог оценить меня как хорошо запрограммированного робота.

– Если оправдаешь доверие, – прибавил он, – будешь капитаном через две недели в «Олимпии».

Единственно, что заинтересовало меня, – это место моего назначения. Не выдержал характера – любопытство пересилило, – спросил:

– Почему в «Олимпии»?

Бойл захохотал:

– Я ожидал этого вопроса, лейтенант. В «Олимпии» мы отмечаем десятую годовщину нашего господства в Городе. А почему капитаном, не спрашиваешь? Для моего адъютанта, каким ты будешь к тому времени, лейтенантских нашивок мало.

Я вытянулся:

– Счастлив заслужить капитанские нашивки, комиссар.

Он кивнул, милостиво отпуская меня. По–видимому, я делал головокружительную карьеру – так откозыряли мне всезнающие дежурные и так почтительно подвел под уздцы мою лошадь сопровождавший меня сержант. Я вспомнил д'Артаньяна и Ришелье. Д'Артаньян не согласился на предложение кардинала, я его принял. Но мы затевали со здешним диктатором более сложную и тонкую игру, чем герои Дюма с тогдашним повелителем Франции. Мы собирались проникнуть в тайну Корсона Бойла, дававшую ему почти божественную власть в этом мире, – тайну, которую здесь никто, даже он сам, не знал, но узнать которую мы могли, уже почти ничем не рискуя. Трудно назвать случаем все со мной происшедшее – в нем было слишком много расчета. Сопротивление точно рассчитало мое проникновение в личное окружение Корсона Бойла, предвидя возможность атакующей комбинации, хитроумного разведывательного маневра. Но Зернов смотрел шире и видел больше.

– По аналогии с шахматами, – сказал он, – партия переходит в эндшпиль. Пешка Анохин (я не обиделся на него за эту «пешку») достигает последней линии и превращается в ферзя. Сопротивление даже не предполагает последствий, какие открывает ему эта возможность. При некоторых ситуациях можно создать матовую сеть для противника. Но пока об этом рано. Нужен план–минимум. Наш план.

И план родился.